Однако матушка умерла несколько лет назад, а до этого долгое время так тяжко болела, что казалась почти мертвой. Учителем жизни стал Томас: он причудливо исполнял обязанности наперсника, порою отвечая на вопросы, а иногда заявляя, что девушке ни к чему знать лишнее. Старший брат Эдмунд никогда не приезжал в Скэдбери, даже после того как унаследовал поместье. Он предпочитал рассеянную столичную жизнь, Лондон с его неутихающим весельем и бесконечную вереницу любовниц… Томас называл их шлюхами и уверял, что падшие женщины наградили брата оспой, а взамен отняли разум.
Говоря по правде, Розамунда так давно видела Эдмунда, что с трудом представляла, как выглядит нынешний глава семейства. Она вошла в свою комнату, закрыла дверь и положила грифельную доску на поцарапанный письменный стол возле окна, на котором хранился драгоценный запас бумаги, перьев и чернил. Солнце добросовестно освещало эскиз, и Розамунда окинула плоды долгого труда критическим взглядом. Удивительно, но и сейчас рисунок казался хорошим; более того, было ясно, как создать впечатление хрупкости и едва уловимого трепета нежных лепестков, оттененных молодыми, только что развернувшимися листьями.
Вдохновение заставило забыть и странную, обидную резкость брата, и сцену в саду, и Кристофера Марло. Розамунда устроилась за столом и тщательно разгладила плотный глянцевый лист бумаги. Тронула кончик гусиного пера и быстро его заточила - нетерпение подгоняло. Окунула перо в чернильницу и погрузилась в работу.
Два часа пролетели незаметно, и вот наконец она откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на рисунок. Миниатюрный воздушный цветок требовал особой аккуратности; изобразить его оказалось значительно труднее, чем человека или пейзаж. Но, слава Богу, в этот раз все удалось. Приятные размышления нарушил звук голосов за окном. Розамунда перегнулась через стол и посмотрела вниз, на террасу.
Томас сидел на невысоком парапете, а Ингрэм Фрайзер стоял рядом и держал в руках какие-то бумаги. Фрайзер почему-то всегда казался таинственным, зловещим лесным существом. Бледное, зеленоватого оттенка лицо, постоянно покрытое неопрятной щетиной, пугало; редкие засаленные волосы до плеч, отвратительно похожие на крысиные хвосты, вызывали брезгливое чувство. Одежда постоянно выглядела грязной и пахла плесенью, словно человек только что вылез из темного сырого склепа. Резкий высокий голос напоминал жуткий крик ночного хищника, но самое страшное впечатление производили глаза. Да, глаза вселяли настоящий ужас. Крошечные, неопределенного цвета, они неизменно светились злобой.
