- Можете подняться, мистрис Уолсингем. - Елизавета села на трон. - Подойдите.
Она кивнула, словно подтверждая собственные слова.
Розамунда медленно выпрямилась и, сражаясь с тяжелым шлейфом, пошла по ковру. Недалеко от трона остановилась и скромно потупила взор, а королева принялась бесцеремонно ее рассматривать.
- Читаете ли вы по-латыни и по-гречески, мистрис Уолсингем?
Розамунда зарделась.
- Очень плохо, мадам.
- Значит, учились недостаточно прилежно? - Тонкие, старательно выщипанные брови недовольно сошлись у переносицы.
От страха в горле пересохло, и слова с трудом складывались в жалкое подобие оправдания:
- К сожалению, обстоятельства не способствовали учебе, мадам. В нашем доме не было наставников. Братья учились на стороне, а матушка серьезно болела.
- Ах! - Елизавета кивнула. - Какая жалость! Что же вы умеете? Может быть, музицируете?
- Немного играю на клавесине, однако вовсе не считаю свое мастерство достойным внимания, - поспешно пояснила Розамунда, опасаясь, что тотчас последует приказ продемонстрировать искусство.
- А какой у вас голос? Приятный? Поете чисто? Моя фрейлина непременно должна обладать творческим даром.
Такого подробного допроса Розамунда не ожидала. Она с трудом сглотнула, пытаясь побороть нервную сухость в горле, и доложила:
- Мадам, я обладаю некоторыми навыками рисования и, в меньшей степени, живописи. Кроме того, уверенно владею каллиграфией. Может быть, подобные умения покажутся вам полезными?
Она снова поклонилась.
Елизавета смотрела внимательно.
- Личный секретарь порой бывает весьма кстати, однако только в том случае, если почерк действительно хорош. Продемонстрируйте, на что способны. - Она кивнула в сторону небольшого алькова. - Пергамент, перья и чернила найдете на столе.
Розамунда покорно отправилась выполнять задание. Посмотрела на прекрасные кремовые листы и с ужасом представила, как сейчас, при первом же прикосновении неловкой руки, безупречная поверхность покроется ужасными черными кляксами.
- Что именно написать, мадам?
- Катехизис, - коротко ответил сэр Фрэнсис, чувствуя, что королеву разговор уже утомил.
Розамунда села, разгладила перед собой лист и опустила перо в чернильницу. К счастью, строки катехизиса услужливо всплыли в памяти. Глубоко вздохнув, она принялась старательно выводить завитушки и черточки, без которых трудно представить каллиграфический почерк. Дойдя до конца страницы, придирчиво проверила работу и не обнаружила ни одного, даже самого крохотного, изъяна. Присыпала чернила песком и украдкой взглянула на королеву. Ее величестве вполголоса беседовала с советниками. Все трое погрузились в обсуждение государственных дел и, казалось, окончательно забыли о присутствии посторонней особы.
