Перед Чезарино предстал человек лет пятидесяти, высокий, хорошо сложенный, одетый в черное, точно в глубоком трауре, седой и смуглый, с серьезным и мрачным выражением лица. Он встал, когда прозвонил дверной колокольчик, и дожидался в столовой.
– Вы хотите поговорить со мной? – спросил Чезарино, настороженно и недружелюбно разглядывая его.
– Да, наедине, если позволите.
– Пожалуйста, войдите.
Чезарино указал на дверь своей комнатки и пропустил незнакомца вперед, затем затворил ее дрожащими руками, обернулся и, переменившись в лице, страшно бледный, хмуря брови, щуря за стеклами очков глаза, спросил:
– Альберто?
– Рокки, да. Я пришел…
Чезарино приблизился к незнакомцу с судорожно искаженным лицом, словно собираясь напасть на него.
– Зачем? В мой дом?
Незнакомец отступил, бледнея, но сдерживаясь.
– Дайте мне сказать. Я пришел с добрыми намерениями.
– Какими намерениями? Моя мать умерла!
– Я это знаю.
– Ах, знаете? И вам этого мало? Уходите сейчас же, или я заставлю вас пожалеть…
– Но простите…
– Пожалеть, пожалеть, что вы пришли сюда, навязыая мне позорное…
– Но… простите…
– Позорное знакомство с вами! Да, синьор! Чего вы отите от меня?
– Простите, вы не даете мне сказать… Успокойтесь! – нова заговорил посетитель, растерявшись от этих нападок. – Я понимаю… Но я должен сказать вам…
– Нет! – решительно крикнул Чезарино, дрожа всем телом и поднимая свои слабые кулачки. – Хватит, я не хочу ничего знать! Я не хочу объяснений! Достаточно, что вы посмели прийти! Уходите!
– Но здесь мой сын… – возразил Рокки, сердясь и теряя терпение.
– Ваш сын? – закричал Чезарино. – Вот почему вы пришли? Теперь вы вспомнили, что здесь ваш сын?
– Прежде я не мог… Дайте мне сказать…
– Что вы хотите сказать? Уходите! Уходите! Вы убили мою мать! Уходите, или я позову людей!
Рокки прищурил глаза, потом надул щеки и с глубоким вздохом сказал:
– Хорошо. Значит, мне придется доказывать свои права в другом месте.
И он направился к двери.
– Права? Вам? – крикнул ему вслед Чезарино, у которого потемнело в глазах. – Негодяй! Ты убил мою мать и считаешь, что можешь доказать свои права? Ты – против меня? Права?
Тот обернулся и мрачно посмотрел на него, потом по его губам пробежала улыбка не то презрения, не то жалости к хрупкому мальчику, оскорблявшему его.
– Посмотрим, – сказал он. И ушел.
Чезарино остался в темной столовой, за дверью, дрожа от безумного порыва, на который его, застенчивого и слабого от природы, толкнули злоба, позор и боязнь лишиться обожаемого малыша. Немного придя в себя, он постучал в дверь к Розе, которая заперлась на ключ, прижимая к себе мальчика.
