В темноте натыкаюсь на мягкое. Кто-то ползет в другую сторону. Ничего, совсем ничего не видно. Вот тут должен быть поворот. Делаю шаг налево и наступаю на кого-то. Отскакиваю, но ничего же не слышно. Не слышно и не видно. Осторожно щупаю перед собой ногой — везде мягко. Вот, вроде, кусок бетонного пола, а за ним сразу — какие-то кучи щебня. И лестницу не видно и выход не светится. Сплошной завал. Бетонные плиты, тела под ними, какое-то крошево. И запах пыли. Пыли и почему-то железа. Пыль висит в воздухе, скрипит на зубах, лезет в глаза. Медленно-медленно, ощупывая пол, отступаю назад.
Так же, держась за стену, ковыляю обратно к светлому пятну входа. Спотыкаюсь о кого-то, падаю на четвереньки и замираю, скорчившись на боку. Больно. Очень больно. До тошноты больно, до головокружения. Хочется закрыть глаза и так полежать. Кажется, у меня поднялась температура. Смешно — о температуре думаю. А больше ни о чем и не думаю. Карабкаюсь потихоньку вперед и вверх.
Вот уже и улицу видно. Вот там — улица. Там светло. Там врачи. Там помощь.
Подо мной сплошной слой тел. Руки в грязи. На лестницах лежат трупы. Я сейчас понял, что это трупы. На самом верху замер, лежа на спине, давешний милиционер. Осколок стекла с тетрадку величиной почти перебил его горло. Вниз по ступенькам под тела стекает кровь. У меня руки в крови.
В ушах шумит. Где-то далеко слышна сирена.
Вылезаю на самый верх. Поднимаюсь с колен. Там, где был вокзал, где меня ждали, колышется серо-бурое облако пыли и дыма. Вся площадь завалена кусками бетона и запружена остановившимися машинами. Высотка через дорогу превратилась в груду щебня.
Вой сирен и крик.
Непрекращающийся женский крик.
Свет медленно, чтобы глаза успели привыкнуть, разгорался вверху, освещая двух мужчин в форме с погонами, сидящих перед медленно меркнущими экранами. Когда экраны погасли, а свет набрал полную яркость, что-то щелкнуло, они сразу зашевелились, снимая шлемы, закрывающие все лицо, стали потягиваться, прокашливаться…
— Это как понимать? — строго спросил один. — Это кто у вас так странно запрограммировал?
— Сбой программы, товарищ полковник! Прошу извинить, эмоциональный фон наложился — и сбой в конце получился!
Старший, к которому обратились по званию, вытер лоб, покрутил головой, похрустел позвонками.
— Фон, говоришь? А откуда там, в вашей программе, мой фон?
— Э-э-э… Не понял, товарищ полковник… Это были мои воспоминания!
— Москва? Павелецкий вокзал? Твои?
