Мечта: так ли она себе ее представляла? Это ли она на самом деле имела в виду?
Лестница-в-никуда.
По-прежнему представляя, что на нее смотрят тысячи пар глаз, она обратилась лишь к одному-единственному во всем мире и сказала изменившимся голосом — тоненьким, почти детским, но таким искренним, таким хрупким. Она сказала:
— Спасибо.
И это маленькое-премаленькое словечко, которое вовсе не подразумевало иронии, сразу обозначило конец их с Аландцем супружества.
А потом она обратилась ко всем остальным.
— Никто никогда не дарил мне дома. Что тут скажешь? Надо сказать: спасибо.
Несколько последних шагов она поднималась бочком, покачнулась и чуть не потеряла равновесие, так что пришлось опереться о входную дверь, и тут она случайно нажала на кнопку звонка, тот зазвонил — или заиграл — свою беспечную альпийскую песенку. Nach Erwald und die Sonne. Schnapps, Karappff. Bier. Bier. Bier. Эта мелодия на миг разорвала плотную тишину в лесу.
Лорелей Линдберг уставилась на звонок, в испуге, словно увидела привидение. Аландец рассмеялся. Лорелей Линдберг снова метнула в его сторону быстрый взгляд, и на миг ему почудилось невероятное: будто в ее обычно таких шаловливых глазах появился страх.
Страх за свою жизнь.
Но этот миг быстро прошел, и Лорелей Линдберг разразилась журчащим смехом, который разносился в безмолвном пространстве. И вот тогда, в тот самый момент, Сандра на сто процентов уверилась, что ее мама разыгрывает спектакль. Что она снова на сверкающей сцене. Но теперь представление перестало ее трогать. Главное, что все снова стало нормально.
Аландец и Лорелей Линдберг смеялись. Это тоже было нормально. Но весело не было. Только грустно. Так отчаянно беспричинно и безнадежно грустно.
Музыка смолкла. Снова стало тихо.
Лорелей Линдберг на самом верху лестницы вставила ключ в замок, открыла дверь и вошла в дом.
— Это все тебе, — снова прошептал Аландец у подножия лестницы, голос его был хриплым, он был восхищен Лорелей Линдберг, восхищен самим собой, восхищен своей и ее любовью. Он отпустил дочку и, как загипнотизированный, последовал за женой по длинной-длинной лестнице.
— Лестница в небо, — шептал он. — Все для тебя.
Долгое-долгое утро, девочка все еще у лестницы, все еще внизу, все еще на пути наверх. Из дома доносились голоса Лорелей Линдберг и Аландца, они снова звучали как обычно. Слышно было, как Лорелей Линдберг повторяла: «Интересно, интересно». Входная дверь была распахнута, ужасный звонок перестал играть, металлические цепочки с гирьками-шишками на концах все еще раскачивались взад-вперед, ударяя о кирпичную стену — донг-донг-донг. В остальном все было тихо. Одиноко. Ни ветерка не пробегало в деревьях. Такая тишина, какой нигде не бывает — только у этого дома в самой заболоченной части леса у Безымянного озера. Сандре предстояло с ней свыкнуться, она даже научится любить ее, но сейчас она встретилась с ней впервые, и тишина показалась ей очень странной, словно в ней скрывалась тайная угроза. Не было ли это затишьем перед бурей? Или затишьем посреди бури?
