Все чаще он бывал там, в кустах, на опушке леса.
И наблюдал.
Там была девочка, на верхней лестничной площадке. Ясно было, что она из этого дома. Примерно тех же лет, что и Дорис, и тоже, похоже, с приветом. Она обычно стояла наверху и звонила в свою собственную дверь. Без всякой разумной причины, это становилось ясно, если понаблюдать подольше (как он и поступал). Звонок играл какую-то мелодию, и девочка включала его вновь и вновь. Ясное дело, ключ у нее был, — но она все равно трезвонила почем зря. Иногда она сама открывала дверь, не дожидаясь, пока кончится мелодия (которая тогда обрывалась), но лишь затем, чтобы сразу захлопнуть ее и позвонить снова. Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока не выходили ее родители — очень красивая женщина с резким голосом, особенно когда она кричала (а она кричала на девочку: этим неизменно все заканчивалось), и мужчина, который всегда был в солнечных очках. Они сердились на девочку, ругали ее, как ругают избалованного ребенка.
А потом снова скрывались в доме, и девочка оставалась одна. Она оглядывалась, и, немного погодя, начинала трезвонить снова.
Она поворачивалась и смотрела на него. А он смотрел на нее.
С этим он ничего не мог поделать. Это была реальность.
Чуть позже, осенью, в Стеклянный дом приехали Никто Херман и Кенни де Вир.
Это были сестры Эдди де Вир, они приехали из Америки, их позвали после смерти Эдди. Одна из них, Кенни де Вир, осталась с баронессой. Вторая тоже осталась в стране. Просто осталась…
Бенку не встречал ни той, ни другой, тогда.
Лишь раз увидал он одну из них, когда стоял на самом краю самого длинного причала.
Она спускалась от Стеклянного дома к пляжу.
Секунда, совсем короткая, он вздрогнул, окаменел.
Она была так похожа. Почти совсем как та, другая.
Американка.
Она махнула ему. Это была, как он потом узнал, старшая сестра. Та, у которой было странное имя. Та, которую звали Никто Херман.
Прислушайся к дому, он словно живой. Ночью он все же вернулся. Услышал выстрел. И подошел поближе.
Сухое плавание, немного позже. Бенку у дома на болоте. Он подошел и заглянул в окно на нижнем этаже, в то панорамное окно, которое было обращено к озеру.
Он увидел девочку.
Она прыгала в бассейне, в котором не было воды. И махала руками, словно плыла.
Вперед и назад, вперед и назад, с закрытыми глазами.
Дом в самой болотистой части леса
(Первая история Сандры)
Лорелей Линдберг хотела иметь дом. Не какой угодно, а совершенно определенный, какой она видела в горах на австрийском горнолыжном курорте в один из тех многочисленных медовых месяцев, которые они с Аландцем устраивали на протяжении двенадцати лет — ровно столько, сколько длился их брак, брак, который так и не перерос во взрослое взаимопонимание: в страсти Лорелей и Аландца не было ничего взрослого, она была пылкой, но слишком требовательной и со временем сделалась невыносимой — не по классическому образцу, когда один оставляет другого, а по такому, в котором о супружестве все же, спустя определенное время, сохранится светлое воспоминание.
