И сразу еще фильм, а потом еще и далее — три внахлест. Это, если не считать радиоспектаклей и театра. В театре сообразили в момент, что расту на дрожжах успеха без их помощи, и дали главную роль в пьесе. Пьеса — говно, надо отметить, но была занята Раевская, и половину первого действия и почти две трети второго мы были в паре — сын и мать. Она мне в антракте на премьере сказала: Юрочка, бегите из этого театра как можно скорее — выясняется, что вы АКТЕР. Злюка была невозможная, умна, острословна и незащищена совершенно. Но все равно, думаю, на нижнюю орбиту ее здесь не допустили, не рискнули бы, не знаю, просто так мне кажется — я уже немного начинаю привыкать к местным принципам жизни, то есть я хотел сказать, состояния.
Короче говоря, следующим Днем Победы на Красной площади для меня стало 9-е мая 72-го года. Не получилось раньше никак. С апреля — киноэкспедиции, летняя натура, праздничные выступления: Колонный зал с декламацией, «огоньки голубые» идиотские, выездные спектакли, гастроли — я уже пару лет как заслуженного получил республики — и все остальное, не прекращающееся ни на минуту, не отпускающее никуда. Не знаю, что бы тогда уже делал, если б не здоровье мое трехжильное, если б не бычье мое сердце. От Союза кинематографистов кто, товарищи? Буль, мы полагаем, кто же еще, сами подумайте. От ВТО? Так Буль, Юрий Зиновьевич, не первый раз уже ведь, ну и по просьбе зрителей, конечно. В жюри конкурса снова Буля в этом году, как, друзья мои, думаете? Думаем, Юрий Зиновьевич не станет возражать, не такой человек, понимает наши проблемы прекрасно. Что? Не главная, говорите? Голубчик, у Мольера не существует не главных ролей, так же, как и у Шекспира, прошу вас запомнить, конечно передайте, что согласен, так и скажите — Буль просил передать, что выкроит время на Мольера что бы ни случилось, а ставкой не морочьте мне голову — что есть, то и будет, и отстаньте.
Боже правый, не может быть! Милый мой друг, голубчик дорогой, глазам не верю! Не верю своим глазам! Спаситель мой, батюшка! Живой! Я тогда, помню, повис на нем, недалеко от Исторического музея, где транспарант нашего артиллерийского полка был растянут, а он поначалу не узнал меня, вернее, за другого принял, за морду актерствующей знаменитости и растерялся даже немного, но потом прищурился и тут же вспомнил, потому что я брючину перед ним задрал и протез предъявил во всей красе, поверх носка, а? И тогда он тоже не удержался, пенсионного возраста капитан Кириллов, и пустил слезу свою капитанскую, хотя и в форме был генерал-майора медицинской службы, со змейками на петлицах. Вот уж оторвались мы с ним тогда, после встречи со спасителем моим фронтовым, обменявшим смерть мою на мою же конечность за полстакана санбатовского спирта. Напились мы тогда изумительно, и я, помню, в тот же день домой его к себе затащил и со своими всеми перезнакомил, с женой и дочерью, а мамы два года уже как не было на свете. Изабеллы Львовны, Царство ей Небесное. Это тогда я думал, что царство, а сейчас знаю, что все гораздо конструктивней и рациональней спроектировано, чем просто восторженное, безадресное аллилуйя, не так вовсе, как многие себе представляли — совсем по-другому, более логично и еще более справедливо. Естественно, что я только о верхней орбите толкую, о других, к сожалению, судить не могу пока. И это правильно! Так сказал бы другой уже персонаж, но так он говорил гораздо позже, еще лет через пятнадцать от майской встречи того Победного дня, когда я уже давно стал народным артистом и мне было на всех на них глубоко наплевать.
