Это была мать.
Она металась по квартире, чистила ванну, готовила ужин — и из кухни уже пахло подгоревшим мясом. Она засыпала их вопросами. Они бодро отвечали. Все было в порядке у ее Валеры. Все слухи — ложь. Несчастные случаи происходят даже в детском саду. Она резко смеялась. Глаза ее блестели, щеки раскраснелись. А болезни эти ужасные?.. Ну, если соблюдать правила личной гигиены, самые элементарные, — ничего не подцепишь.
Она хотела помыть их, «потереть спинки», Серега заперся в ванной, то же и Костелянец.
На ужин было горелое мясо, слипшийся переваренный рис, пересоленный салат. Они ели и сразу запивали водой, убеждая ее, что так уж привыкли там, все-таки, что ни говори, жарковатое местечко, пески. Курносая полноликая женщина сама ничего не ела, рассказывала о Валере, какой он был… то есть рос, да, каким он рос вежливым и добрым. Вежливый и добрый он, верно же? Угмм, мм, закивал Серега, пожалуй, слишком поспешно и энергично. Она вспоминала какие-то случаи, как однажды он играл с другом в рыцарей и друг разбил мечом люстру, но Валера взял все на себя… господи, какие мелочи, а мы ругали вас…
— Ну, бить люстры… все-таки, — заметил Костелянец.
— Накладно, — подтвердил Серега.
— Ах! ребятки! — спохватилась женщина. — А я ведь ничего вам такого… Сейчас! У соседки, Евсеевны… Надо же чуть-чуть выпить?
Серега сразу повеселел. Оживился и Костелянец. Она вскоре вернулась с бутылкой:
— Это на абрикосах.
Она достала рюмки, одна выскользнула и упала — не разбилась. Она схватила ее и бросила в раковину — вверх ударили осколки, сверкая в электрическом свете.
— Вот теперь так, на счастье! — воскликнула она голосом, полным слез.
— Я никаким приметам не верю, — авторитетно заявил Серега. — По приметам я бы уже давно… кхымм… — он перехватил взгляд Костелянца, …был разжалован. А так скоро старшину дадут.
Женщина налила абрикосовой розово-желтой настойки, взяла рюмку, пальцы ее подрагивали. Костелянец с Серегой приготовились выпить.
— Что же вы не чокаетесь?
— А… привыкли так, — растерянно пробормотал Серега.
— По-походному, — подхватил Костелянец.
— Нет, давайте… за ваше счастливое, за все счастливое…
Уже поздно они наконец-то легли в комнате Валеры, спавшего сейчас где-то в палатке, глотавшего душную кандагарскую ночь широко разинутым ртом, а может, стоявшего в охранении. Костелянец сразу не смог уснуть. Ворочался. День был непомерно растянут. Из одной системы они попали в другую. В пространство-время мира. Из средних мусульманских веков в эпоху развитого социализма. Из открытого моря грубых определений — на рифы умолчаний.
