Не успели мы закончить устроенного на скорую руку погребения Мамболы, как явились за нами гвардейцы принца. Всю жизнь нас преследовало правосудие: вечная тревога, вечное бегство, переодевание, обман, тюрьмы – вот мир, в котором обитали мы с моим мужем. Явились гвардейцы, и Поликарпо захныкал, начал говорить, что взял под свое покровительство бедную сироту, у которой ни средств, ни друзей, заявлял, что хочет на мне жениться, отрицал, что он циркач Поликарпо, утверждал, что он бродячий певец, и требовал уважения к покойной. Гвардейцы заколебались и отступили. А когда погребение закончилось и нас потащили в тюрьму, Поликарпо шепнул мне: «Плачь как можно громче. Даже если не хочешь, даже если нет причины плакать». И я заплакала по бедной Мамболе.
Не знаю, почему подчинилась я этому шуту: в тот самый день, когда умерла моя мать, пошла я вместе с ним в тюрьму. Пошла, будто так и нужно, уверенная в том, что он и есть моя судьба.
Мы предстали перед принцем. Поликарпо нежно обнимал меня и оправдывал кражу нескольких серебряных лягушек, в которой его обвиняли, необходимостью «спасти из пучины отчаяния бедную сироту, о которой совершенно некому позаботиться и с которой он желает сочетаться браком, дабы уберечь ее от нищеты и ужасных последствий, из нее вытекающих…». Я ничего не понимала, но чувствовала себя так покойно под защитой его сильной руки и смекалистой головы. Картилаго Лютнист улыбнулся и вынес приговор: «Ты должен был потерять руку за воровство, но вместо этого приобрел жену. Да еще и путешествие в придачу: ты наводнил мою страну интригами и сплетнями, и я не хочу больше о тебе слышать. Так что отсюда – в церковь, а из церкви – в Испанию. И чтобы к ночи духу вашего здесь не было».
Вот так нас в толчки выгнали из Португалии. Поликарпо сказал мне: «Не всегда удается благополучно выпутаться из историй, в которые влипаешь. Взять, к примеру, эту историю: обе руки мои при мне, но появилась еще шишка, опухоль, нарост – ни к чему не пригодная сирота будет теперь повсюду влачиться за мной под именем законной супруги… Ну да ладно. Придется покориться обстоятельствам и обучить тебя чему-нибудь. Должна же моя Слониния принести мне хоть какую-то пользу: никогда не знаешь, что ждет тебя завтра…» А ждало нас и впрямь столько всяких бед и радостей, что мне всех не упомнить и не сосчитать. Но надо сказать, что ученицей я была прилежной и что у Поликарпо не находилось повода упрекнуть меня в неумении или нежелании ему помочь. Думаю, постепенно он привык к моему безобидному присутствию и даже по-своему полюбил меня.
