. Если бы я сама не отправилась нынешним утром в Явата, я не скорбела бы сейчас о последних минутах своих детей. Какое печальное паломничество! — эти слова давались ей мучительно.
Плача и плача, она говорила:
— Я думала, как бы мне поехать на гору Фунаока и взглянуть на их безжизненные тела, но теперь их наверняка растащили собаки и вороны. Думаю, что скорее всего, востребовав и получив дорогие для меня их мёртвые тела, мне придётся гадать: вот рука Отовака, а вот нога Тэнъо. И равнина Магуй[506], и гора Торибэяма[507], и вечерний дым в окрестностях Дундай[508], а также новая и старая утренняя роса на северной Бо[509] всё это горечью звучавшие символы непостоянства, это то же самое, что гора Фунаока. Я хочу отправиться в Сага и Удзумаса[510], чтобы изменить свой облик[511], но на душе у меня было бы горько, когда бы монахи сообщили Тамэёси, стала ли внешность его жены хуже или лучше.
Попросив у носильщика паланкина клинок, она сама отрезала свои волосы, разделила их на много частей, вознесла моления буддам, богам и Трём сокровищам[512], и, завернув в отрезанные пряди волос камень, бросила его в реку. Потом пожаловалась:
— Будда проповедовал, что человеку в голову за один день и одну ночь приходит 800 миллионов 4 тысячи дум. Вычислять такое их количество было бы глупо. Сама я, считая, о чём я тоскую, бросила бы всё это вместе с прибрежным камнем, однако сколько тоски на душе нагромоздится ещё?! Я тоскую о господине судье, когда вижу человека в возрасте от 63-х до 78-ми лет. Больше того, мне кажется, что будущее моих детей продлится ещё долго. Если в этом бренном мире вести себя беззаботно, — сколько же мне лет в этом году, если вычесть детские годы? Глядя на людей ребячливых, я испытываю к ним любовь. Нет такого часа, когда бы я не продолжала испытывать чувство скорби о зарубленных, не думать о той боли, которую испытывали мои зарубленные дети! Если ввериться мирским учениям и, хотя бы один-единственный день прожить жизнью бессердечной, возникает опасность того, что грехи станут накапливаться. Поэтому я всё думаю, как бы погрузить мои страдания на дно реки. Я не сожалею о жизни собственной, но могу только желать вступить на Путь, выше которого нет[513], пусть Будда наставляет меня.
Плача и плача, она внезапно отказалась ехать в паланкине.
Все, начиная с кормилиц, из уст в уста передавали:
— Думается, что такова её неподдельная скорбь, однако от старых времён до нынешних существует множество обрядов расставания с супругом и разлуки с детьми, и, всё-таки, чтобы отказаться от жизни — это вообще случай беспримерный! В древности печалились и тосковали по отражению в зеркале 10000
