Так вот, в давние времена, когда господин из провинции Иё[471] был владетелем провинции Сагами, его перевели в Камакура. Самураи из Восьми восточных провинций попросили, чтобы господин Хатиман[472] был их главой. Поскольку Вступивший на Путь является его сыном, он — наш глава, а его сын — начальник ведомства — тоже наш глава. Среди прочих и наш господин тоже находится под опекой господина Вступившего на Путь: он воспитан им и очень к нему близок. Отчего же Вы с такой лёгкостью приготовились всё исполнить? Даже если дело не доводить до прямой помощи ему, нужно, по крайней мере, дать его светлости возможность произнести последнее нэмбуцу.
Камэда не признал такие доводы достаточными.
— Тогда так и скажите, господин мой.
Ёсимити, ухватившись за оглоблю экипажа и горько плача, вымолвил:
— Разве ему ещё не сказали об этом? Ведь Масакиё должен будет взять меч и зарубить господина в промежутке между экипажем и паланкином тотчас же, как только получит повеление об этом! — говоря это, он захлёбывался от слёз и рукавом вытирал лицо.
Вступивший на Путь был весьма поражён и отвечал:
— Это достойно сожаления. Пусть Ёситомо действует потихоньку. Увы, но Хатиро сказал правду. Если пятеро-шестеро сыновей, зная, чем это может закончиться, встанут впереди и позади отца, израсходуют все стрелы в своих колчанах и сами погибнут от стрел, они тем самым только оставят свои имена грядущим поколениям. Но эта их смерть будет напрасной[473]. Помочь Ёситомо даже ценой своей жизни невозможно никак, какими бы своими военными заслугами его защитники ни отговаривались, поскольку в теперешнем сражении их отец выступал на стороне экс-императора. Увы, но дети так не пекутся о своих родителях, как родители пекутся о своих детях. Будды заботятся о живых существах, однако живые существа не заботятся о буддах; отцы и матери обычно думают о детях, но дети не думают об отцах и матерях, — так считал Будда[474], и разве в какой-то малости с тех пор что-то изменилось?! Но хоть оно и так, дитя у меня плохое. Я хочу, чтобы все, вплоть до Брахмы и Индры[475] наверху и богов, управляющих земной твердью, внизу, помогали Ёситомо в совершении им греха! — так говорил он, непрестанно захлёбываясь от слёз.
Потом, подложив под себя половинку меховой подстилки, опустился на неё и снова залился слезами:
— Кто бы только мог подумать?! Он привык заботиться о детях и особой небрежности в этом не допускал. Теперь же некому будет особенно заботиться о его четверых несмышлёнышах из особняка на перекрёстке Рокудзе-Хорикава
