Кроме того, когда этот Левый министр управлял делами в Поднебесной, недовольных подданных не было. Исследовав японские и китайские правила поведения, он не оставил для себя неясных мест ни в каких записях. Он исследовал глубины всевозможных учений, во всех делах соизмерял их подъём и упадок, надзирая за делами государственного управления, не делая различия между людьми ближними и дальними. Как государев подданный, ведающий записями, он не стыдился отмечать в них ни прошлое, ни настоящее.
И между тем, господин канцлер находил отдохновение в прекрасной каллиграфии, и, размышляя о том, как люди с завистью говорят, что он совершенствуется в искусстве японского и китайского письма, говаривал, бывало:
— Сочинение китайских стихов и японских песен[69] — это развлечение в часы досуга. Оно не принадлежит к числу важных придворных церемоний. Но искусство письма доставляет первейшее наслаждение. Мудрый подданный непременно помещает его впереди всех прочих занятий.
Сам он штудировал в первую очередь Пятикнижие[70], исправляя упущения в вопросах человеколюбия, справедливости, ритуала, мудрости и искренности, и когда случайно допускались ошибки в проведении сезонных собраний[71], в церемониях с участием придворных чиновников или в официальных обращениях к государю, он сейчас же в письменной форме указывал на эти упущения чиновникам двора и Государственного совета. У его светлости не в правилах было стращать чиновников, поэтому он говорил им так:
— Когда Первая особа[72] станет передавать низшим чиновникам перечни их упущений, это, ведь, не послужит их чести! Учтите это. Об этом следует особенно печься, — и те смиренно повиновались.
Кроме того, когда нарекания вышестоящих вызывала даже младшая прислуга, или, к примеру, бычники, и ему правдиво докладывали об истинной причине этих нареканий, министр выслушивал всё до мелочей и, если люди не были виноваты, высказывал сожаление по поводу случившегося, выносил поистине безошибочное суждение о том, кто прав и кто неправ, и не оставлял места для двух мнений о добре и зле. Как говорится, он был словно шило, всё пронзающее насквозь, из-за чего и назывался въедливым Левым министром.
Так представляли две противоположности между собой старший и младший братья, и один из них служил при ушедшем от дел государе, а другой — при царствующем императоре. Канцлер, исполняя обязанности, возложенные на него изначально, исполнял свою службу при дворе императора, Левый же министр, наоборот, служил при «хижине отшельника», у покоев экс-императора.
