Очевидно, за последние годы Италия каким-то образом стала наглядным и устрашающим примером того, что получается, если предаваться такому гнусному — хуже наркомании! — пороку, как политика. Сами посудите: профсоюзы, все, кроме одного правого, единственного, похожего на наши, не только не пожелали встать на сторону предпринимателей, не только считают себя вправе вмешиваться в трудовые конфликты, но добиваются политической власти и даже требуют реформ. Нынче, насколько я могу судить, их поставили на место, и в мире труда снова восстановлено равновесие: с одной стороны — хозяин, с другой — трудящийся, на равных, как мужчина с мужчиной.
Так называемый «человек с улицы» — тот, настоящий, что держится в стороне от партий и не позволяет политиканам морочить себе голову, — откровенно признает, что ему осточертела демократия старого типа, сиречь «партикратия», то есть власть партий, чуждая самой природе римского мира и особенно чуждая истинно итальянскому миру — южной Италии. Человек с улицы, будь то мужчина или женщина, — за социальный мир, за прекращение конфликтов, которые при всеобщем противоестественном попустительстве грозили перекинуться с предприятий и учебных заведений на семью и расколоть по горизонтали все существующие установления; человек с улицы — за восстановление авторитета государства, за соблюдение законов. Наконец, больше всего и прежде всего он любит, выехав туристом за границу, хвастаться тем, что он итальянец. Можем ли мы поставить ему в упрек эти желания или счесть их чрезмерными, при том, что нас-то с вами озолоти — мы бы итальянцами быть не согласились.
Вот почему человек с улицы — за революцию. Впрочем, за такой реставрационный, благодатный переворот ратовали бы даже вы, мои прилежные читатели. Наши бюро путешествий должны были бы устраивать экскурсионные поездки по здешним местам, с развлекательными и познавательными целями, — это куда полезнее, чем ездить в Испанию.
Мне говорят, что директивные центры революции так многочисленны и так весомы, что для добросовестного выполнения обязанностей спецкору пришлось бы разорваться пополам, расчлениться на четыре части, размножиться; к сожалению, старик Джо один, и он останется в целости и сохранности, по крайней мере покуда будет воздерживаться от виски.
Дворец, некогда принадлежавший римскому патрицию, дремлет на солнце, и тем не менее в нем есть что-то от петроградского Смольного. Попробуйте представить себе его во власти смуглых революционных бойцов: всюду, на лестницах и в залах, кипит жизнь, стучат подбитые гвоздями башмаки, бесшумно ступают теннисные туфли — ведь сейчас лето.
