Я прохожу как VIP[2], но других журналистов, я уверен, здесь не пропускают: задерживают, обыскивают, бесцеремонно гонят в шею.
Покуда мы дожидаемся своих чемоданов — получение багажа взял на себя атташе, он себя ведет в аэропорту по-хозяйски, — я мысленно прикидываю, как бы поэффектнее озаглавить свою первую корреспонденцию. «На подступах к революции» — неплохо, а? В этот момент Мэри крикнула:
— Смотри, смотри, ведут заключенных! — И показала мне на сотню людей, которые брели по взлетной дорожке под конвоем взвода полицейских. Я было хотел кинуться вслед за ними, а Мэри бы следовало их сфотографировать, но тут, как на грех, привезли багаж.
Атташе объяснил:
— Это футболисты. Возвращаются после матча.
Я-то уверен, что это политические заключенные. А посему, друзья, — внимание! Версиям дипломатов, особенно отечественных, доверять нельзя хотя бы потому, что им важнее всего уберечь вас от неприятностей. Впрочем, есть еще одна причина, объясняющая такое благодушие: ведь Италия — наша колония.
Мы садимся в машину, на номере буквы ДК[3]. Стоит тропическая жара. Мэри — ее прогноз погоды подкачал — раздевается почти догола; впрочем, она всегда это делает с охотой.
На первый взгляд в городе все нормально: никаких застав, Рим не объят пламенем, выстрелов не слышно, даже не объявлен комендантский час. Реальность всегда пресна, читатель, даю слово романиста, можешь своему старому Джо поверить! Хорошо еще, что помимо реальности видимой есть реальность скрытая, та, которую я обязан познать.
На пьяцца дель Пополо промелькнули четверо повешенных. А может, мне только померещилось. Наш сопровождающий очень уж спешил доставить нас в гостиницу. Вполне понятно: люди устали с дороги.
Есть о чем поговорить, друзья... Вы только послушайте!
Я оставил Мэри среди столиков, у входа в гостиницу. Подруга моя слегка ошарашена, но упрямо твердит свое: не может быть, чтобы все магазины были закрыты, такая уйма туристов, уж сувенирами-то наверняка торгуют... Святая простота! Моя Мэри никак не может сообразить, что мы находимся в стране, переживающей грандиозную политическую ломку.
«За работу, Джо!» — говорю я себе и окунаюсь в уличное движение на виа Венето, вернее, в поток истории, в гущу революции, которая, насколько я понимаю, возвращает человеческий облик стране, некогда называвшейся «бель паэзе» — прекрасной Италией.
А теперь, дорогие читатели, хорошенько запомните, что вам скажет ваш старый, верный Джо, который бросил ради вас свой рабочий стол с видом на море и на поросшую вереском пустошь, расстался со своей электрической пишущей машинкой (именно из-под ее клавиш выходили потрясающие, столь высоко вами ценимые за язык и стиль очерки) и засучив рукава принялся за грубое и опасное ремесло спецкора в стране, охваченной революцией.
