Так время шло и шло, выросла девочка, форму приобрела и глаза нежные. Взглянет на неё мать иной раз и ловит себя на мысли — «Была б я мужиком — ох завалила бы мерзавку! Заволокла б в чулан и завалила. Хорошо ещё, что отец не дожил, а то не миновать…»
…И вот не далее как вчера Оленька пришла в себя. Встала с утра — без воя, без масок нечеловеческих. Вышла к матери, приластилась и чай пить стала. Надежда Семёновна сразу поняла — не то. Что-то совсем уж непостижимое в девочку вселилось, какого ещё не было. Свершился кошмар. Во плоти она воплотилась — со всеми коготочками и прочим тельцем. Оставалось только сидеть и ждать вестей… Если раньше бог знает что творилось — теперь-то какой ещё странности ждать?
Оленька тем временем ушла в школу. Там дети, свыкшиеся с Олиным нелюдем, тоже испугались. Пальцем стали показывать, шушукаться по углам, по учителям с тревожной вестью бегать. Занятия были, естественно, сорваны. «Оленька! — отдавался в гулких коридорах настороженный детский шепоток. — Слышал, слышал, да?! Оленька!»
А она и не замечала — ходила, смуте дивилась, слойку с компотом купила в школьном буфете — прямо из дрожащих рук басовитой тёти Нины взяла её и съела, чем ещё больше всех напугала.
Несчастная мать дома вся извелась. Она сидела за столом в неудобной позе, наблюдая за мухами. «Пронырливы! Ну до чего ж пронырливы-то!» — в ужасе шептала Надежда Семёновна, поражаясь фасеточной суетливости насекомого, колдующего над сахарным кристаллом.
Через какое-то время Оленька вернулась. Дверь выявила и с ключом вошла.
Потом квартира как-то сама наполнилась людьми, и все они говорили о девочке. Удивлялись, предположения строили… Народу много набралось, многие на лестнице толпиться стали. «Хватит, не пускайте больше!» — крикнул кто-то из окна. Снизу донеслось неблагозвучное. А Надежда Семёновна всё сидела и разговаривала с колотящейся о стекло фасеточной мухой. Оленька тем временем хлопотала. Обе не замечали столпившихся, словно муха и вправду заколдовала их. А люди галдели, спорили, кто-то лепетал по телефону, кто-то даже в ванную отправился, на ходу посетовав, что-де мыла осталось на один помыв. «А в баню, в баню!» — дергано посоветовали ему.
Шум уже достиг потолка, и слова, как табачный дым, заметались по тайным углам, задушив наконец-то муху. Она опала и с довольным видом успокоилась на подоконнике. Мать и дочь костенели под наколдованным колпаком. А звук тем временем заполнил комнату до отказа, воздух уже сам по себе потрескивал, готовый лопнуть, как склянка в кипятке.
