Отпевание должно было состояться завтра. На ночь тело Арсения Петровича, уже омытое, одетое в лучший костюм и положенное в гроб, было решено оставить в квартире. Один за другим расходились по домам родственники и друзья, а когда солнце скрылось за горизонтом и отец Афанасий, немного постояв у гроба, вышел из квартиры, Арсений Петрович остался один.
Сумерки надвигались на город, а вместе с ними подступала тревога. Арсений Петрович не мог произносить звуков, но как же ему хотелось громко, чуть не в крик, помолиться Господу, чтобы тот обратил своё внимание на его душу, мечущуюся по маленькой квартире, где в одной из комнат лежит оставленное этой душой тело.
Где эти ангелы? Где этот Харон?
По необъяснимой причине полной темноты не наступало. Природа и город замерли на грани ночи и дня, и странное безмолвие завладело сумерками. Изо всех подворотен и подъездов вверх струилась] голубоватая дымка, а над крышами домов вспыхивали жёлтые искры.
Арсений Петрович произнёс про себя полное правило: "Царю небесный", «Трисвятое», "Ангеле Христов" и так далее, до самого конца, но легче ему не стало, и только путём титанических усилий ему удалось не запаниковать.
Медленно двигался он вдоль серых спящих домов, заглядывая в окна, за которыми оцепенело спали живые.
Около двух часов ночи в небе из пустоты возник огромный зеленовато-коричневый шар. Воздух стал как будто более прозрачным, а крыши стали отливать медью.
"Господи, помилуй меня, — твердил Арсений Петрович, — что же это такое?"
Тёмное светило медленно, словно солнце, перемещалось с юга на север, и странные, невиданные тени ложились на землю.
Арсению Петровичу казалось, что он слышит какой-то подземный гул, но он быстро убедил себя, что это игра воображения.
Он поднялся над крышей одного из самых высоких домов города и, как ему казалось, спрятавшись за дымовой трубой, с ужасом наблюдал за тёмным шаром. Видимо, время в ночи мёртвых шло иначе, потому что Арсений Петрович различал движение этого солнца — оно катилось от него к окраине города, оно было гораздо больше привычного земного светила и двигалось по небу как бы нехотя, подталкиваемое чьей-то безжалостной волей.
Вокруг Арсения Петровича над крышей мерцали яркие огоньки. Пред ним были только серые дома, а чуть дальше — нездешним солнцем освещённая дорога и тёмный ночной лес.
"Господи, прости меня, грешного, — шептал Арсений Петрович. — Укрепи меня, Господи".
Вдруг он услышал, как внизу кто-то бежит по
