— И… собственно, это все, что я хочу сказать, — звучал голос Гриппина. — И… И… собственно… собственно, это все…
Нури понес видеозапись на ближайшую телестанцию, а белокожий остался дома. Вообще-то Тео надеялся на обратное: что белокожий уйдет, а Нури останется. Интуиция ему подсказывала, что с Нури он сумеет завязать разговор на более… как сказать… человеческом уровне, что ли. Очевидно, интуиция подсказала белокожему то же самое.
Пытаясь устроиться поудобнее, Тео положил голову на подлокотник кресла. До него начал доходить смысл сделанного. Миллионы людей, которые его до сих пор просто недолюбливали, теперь его по-настоящему возненавидят. Христиане и нехристиане в равной степени будут на улице его оплевывать. Но за что?
Хороший вопрос. За последние несколько недель интервьюеры раз сто задавали ему вопрос, что побудило его обрушить на мир «Пятое евангелие», и он по-разному отбрехивался. Но в глубине души он вынашивал честолюбивую надежду, надежду, в которой он не признавался даже самому себе. Вообще-то, по природе, он не был альтруистом; всякие там идеалы — нет, это не про него. Но когда дело дошло до «Пятого евангелия», Тео поневоле, после безжалостной вивисекции, обнаружил в себе скрытый идеализм: он возжелал усовершенствовать человечество. Он захотел дать людям средство, помогающее избавиться от пагубного пристрастия к религии, чтобы они перестали поклоняться мертвым и начали решать проблемы живых. Мемуары Малха, нежданно-негаданно явившиеся таким потрясением, развеют двухтысячелетнее идолопоклонство и зажгут факел разума, и тогда миллионы духовных калек отбросят свои костыли и примут на себя всю полноту ответственности.
«Не возгордись, дружок-пирожок», — наверняка сказала бы ему Дженнифер.
В любом случае эта мечта лопнула, как мыльный пузырь. Скоро омерзительная исповедь Тео Гриппина прозвучит в эфире; все страны, где продавалась его книга, покажут видеоролик самого презренного литературного шулера на свете. О факеле разума пора забыть; все захотят зажечь только один факел — под Тео Гриппином.
Но поверят ли люди в подлинность его признания, вот вопрос. Можно ли быть столь доверчивыми? Почему нет. Если сайт Amazon со всеми этими читательскими рецензиями, этим ящиком Пандоры, его чему-то научил, то по крайней мере одной вещи: нет такой литературной поделки, неслыханно, смехотворно, вызывающе фальшивой, которая бы где-нибудь кого-нибудь не растрогала до слез своей правдивостью. Может, ему следовало снабдить свое признание тайными подсказками — подозрительной жестикуляцией или ритмическим морганием, своего рода шифром, понятным для опытных детективов. Хотя с учетом того, что он не имел ни малейшего представления о том, где находится и кто его похитил, не очень понятно, какую тайную информацию он в принципе мог бы передать.
