(абстракции), предполагающей сущностную выделенность [Abgehobenheit] человеческого познания и поведения из непосредственно данного. Мы будем называть ее
основной свободой. Этой ее фундаментальностью мы изначально (a priori) открыты для «опосредствования непосредственности» (ср. 6.2.4).
Следует, однако, отметить, что язык выполняет не только «информативную» (сообщение познаний), но и многие другие функции межчеловеческого общения (приветствие, благодарность, похвала или порицание, доверие, любовь или ненависть), вплоть до функции «конститутивной», устанавливающей новый смысл, до правополагаемой функции (обещание, договор, законодательство, судебное решение и т. п.). То, что всегда было известно теологии (особенно в учении о таинствах), теперь вновь познается новейшей философией языка в анализе речевых актов или речевых действий (Остин, Серль и др.).
Для философии речь идет не только о языке как информативном, сообщающем готовые познания, но прежде всего о вопрошании, которое посредством языка взывает к мышлению. Таким образом, здесь можно придерживаться того, что философское вопрошание и мышление, чтобы стать понятным, должно воплощаться в языке и, следовательно, в исторически обусловленном и языково истолкованном, терминологически запечатленном горизонте понимания. Язык есть среда диалогического понимания. Язык философии утрачивает свой смысл, если он, включаясь в естественный язык, не вызывает или не сообщает понимания. И потому мы должны будем еще неоднократно возвращаться к языково-понятийным аспектам (напр., 2.4; 5.1; 7.2 и др.).
1.2.6. Основные элементы метода
Обозначив исторически-языковые условия, необходимо указать и на основные методические элементы действия, конкретизирующиеся лишь в дальнейшем разворачивании предмета.
1.2.6.1. Первый момент можно обозначить с помощью ключевых слов опосредствование непосредственности. Гегелю принадлежит уразумение того, что все «на небе и на земле» есть единство непосредственного и опосредствованного (WW G14, 70 f.). Гегель связывает это с требованием постичь спекулятивным мышлением все опосредствования и снять их в «абсолютном знании» но это недостижимо. Истинно здесь то, что все есть столь же непосредственное, сколь и опосредствованное, и это позволяет определить направляющий элемент метода.
Всякое уразумение, уже всякий вопрос, да и всякое прочее отношение обусловлено другим, стало быть, «опосредствовано» языком, которым мы говорим и мыслим, историей, из которой мы происходим, воспитанием и опытом, оказывающими на нас влияние. Многообразные формы опосредствования нельзя исключить или «перепрыгнуть» в неопосредствованном начале, но столь же невозможно и рефлексивно адекватно постичь все опосредствования. Тем не менее во всяком опосредствовании действенна непосредственная значимость истинного и благого, и она осуществляет себя как опосредствованная непосредственность «безусловного в обусловленном».
