Далее, вышеупомянутые топоры, столь характерным образом не использовавшиеся как оружие в битве, последовавшей за состязанием (каковой факт не получил удовлетворительного объяснения за все три тысячи лет), суть не что иное, как ритуальные двойные топоры-лабрисы, связанные с минойским культом Богини-Матери. Эти топоры служили для отсечения головы царя по прошествии годичного срока его правления — тринадцати лунных месяцев! Но вот взбунтовавшийся царь берется за лук Богини и выпускает из него стрелу через кольца принадлежащих ей топоров, орудий жизни и смерти, дабы заявить о своем превосходстве над нею. Какое чудовищное святотатство! Схожим образом патриархальный пенис проникает в одностороннем порядке в… Впрочем, не будем отвлекаться.
В матриархальном обществе также могли устраивать состязания в стрельбе из лука, однако они проводились по строгим правилам. Победителя провозглашали ритуальным царем, а по истечении года его предавали смерти через повешение: вспомните образ Повешенного, сохранившийся ныне только на одной из карт колоды Таро. Кроме того, он лишался детородных органов, как трутень, сочетавшийся браком с пчелиной маткой. Оба символических акта — повешение и отсечение гениталий — должны были обеспечить богатый урожай на будущий год. Но бунтарь Одиссей отказался принять смерть по окончании законного срока. Жаждая продлить свою жизнь и правление, он подыскал себе замену. Половые органы отсекли не ему, а козопасу Меланфию. А в петлях вместо него сплясали мы, двенадцать лунных дев.
Но и на этом наши аргументы далеко не исчерпываются. Не хотите ли взглянуть на образцы вазописи и некоторые культовые предметы, использовавшиеся в поклонении Богине? Нет? Ну, как угодно. Человеку образованному не стоит принимать нашу историю слишком уж близко к сердцу. Не стоит представлять нас настоящими девушками из плоти и крови; не стоит задумываться о боли и несправедливости, которую мы претерпели. Это было бы слишком огорчительно. Забудьте обо всех этих грязных подробностях. Считайте нас просто символом. К реальности мы имеем такое же условное отношение, как и деньги.
Спускаясь по лестнице, я мысленно перебирала варианты. Я сделала вид, что не поверила Эвриклее, когда та сказала, что убийца женихов — действительно сам Одиссей. «А вдруг это самозванец? — возразила я. — Откуда нам знать, как выглядит Одиссей теперь, после двадцати лет разлуки?» Конечно же, меня волновало и то, какой предстану я в его глазах. Когда он покидал Итаку, я была еще совсем молоденькой, а теперь превратилась в зрелую мать семейства. Он будет разочарован.
