— Да нет, — перебила я, — ты мне скажи, как она выглядит?
— Блещет, как златая Афродита, — отвечал он. — Только представь, я ведь ее своими глазами видел! Ну, то есть она ведь такая знаменитая… вошла в историю и все такое прочее… Точь-в-точь такая, как о ней рассказывают! Даже еще лучше. — И он смущенно улыбнулся.
— Теперь-то она, должно быть, немного постарела, — намекнула я, стараясь держать себя в руках. Ну не может Елена до сих пор блистать, как златая Афродита! Это было бы противоестественно!
— Гм… ну, да, — пробормотал мой сын. И тут наконец дала о себе знать та незримая связь, что всегда соединяет мать и сына, выросшего без отца. Телемах взглянул на меня и прочел по лицу мои чувства. — Она и вправду старая, — заверил он. — Куда старше тебя. Поистаскалась. Сморщенная вся, как старый гриб, — добавил он. — И зубы у нее желтые. И повыпадали почти все. Это она уже потом показалась красивой, когда мы перебрали малость на пиру.
Я понимала, что он лжет, но, честно сказать, меня растрогала эта ложь во спасение. Не зря же передо мной сидел правнук Автолика, слывшего другом Гермеса, плута из плутов, и сын коварного Одиссея, столь щедрого на выдумки и медовые речи, того самого Одиссея, что был способен обвести вокруг пальца любого мужчину и облапошить любую женщину. Может быть, и его, потомка этих хитрецов, боги не обделили хитроумием.
— Спасибо за все, что ты рассказал мне, сынок, — промолвила я. — Я тебе очень благодарна. Пойду пожертвую богам корзину пшеницы и помолюсь о благополучном возвращении твоего отца.
Так я и сделала.
Кто сказал, что от молитв бывает хоть какой-то прок? А, с другой стороны, кто посмеет заявить, что толку от них никакого? Воображаю, как эти проказливые боги слоняются по Олимпу и бултыхаются в амброзии и нектаре, упиваясь дымом жертвенных костей и жира, — точь-в-точь десятилетние ребятишки, которым времени не занимать, да еще и больная кошка для забав подвернулась. «Ну, кому из них сегодня, так и быть, ответим на молитву? — спрашивают они друг друга. — Может, бросим кости? Этому — надежда, этому — отчаяние, а во-он той девице, пожалуй, подпортим жизнь: проберусь-ка я к ней в постель в образе лангуста!» По-моему, они просто бесились со скуки.
Двадцать лет все мои молитвы оставались без ответа. Но в тот день боги наконец меня услышали. Только я совершила привычный ритуал и пролила привычные слезы, как во двор вошел Одиссей собственной персоной.
