Он вынул из заднего кармана джинсов блокнот с засунутой между страниц шариковой ручкой, отыскал свободный листок, переписал адрес с экрана ноутбука, вырвал листок и протянул Юрию.
— Владей.
— Спасибо, — сказал Юрий и встал, засовывая бумажку с адресом в карман.
— Ты куда это намылился? — подозрительно осведомился Дмитрий. — А шашлык доесть? А соловьев послушать? Знаешь, как они здесь поют!..
— Соловьев послушаю как-нибудь в другой раз, — сказал Юрий. — Извините, ребята. Извините, Лидочка. Я все-таки испортил вам вечер. Но, честное слово, если останусь, будет только хуже.
— Да, — сказал Светлов, — это чувствуется. С тобой, что ли, поехать?
— А вот этого не надо, — быстро возразил Юрий.
— Ну, может, и не надо… В самом деле, зачем тебе журналист при объяснении с девушкой?
— Ты думаешь, объяснение все-таки будет? — спросил Филатов.
Некоторое время Светлов обдумывал ответ, потом глубоко вздохнул и пожал плечами.
— Я на это очень надеюсь, — сказал он наконец и повторил: — Очень.
— Удачи вам, Юрий Алексеевич, — сказала Лида Светлова.
Юрий посмотрел на них, стоящих на фоне догорающего в полях за речкой заката, помедлил, подбирая какие-нибудь хорошие, теплые слова, но, как всегда, не сумел найти ничего подходящего.
— Спасибо. Пока, — просто сказал он и, махнув на прощанье рукой, все ускоряя шаг, двинулся к своей машине.
Юрий загнал машину на стоянку перед подъездом, выключил фары и заглушил двигатель. Уже почти стемнело, лишь на западе в темно-синем небе горела узкая полоска заката. В теплых майских сумерках, пахнущих асфальтом и молодой, еще не успевшей запылиться листвой, негромко бренчала невидимая гитара. На вытоптанной площадке напротив соседнего подъезда метались неясные тени, оттуда доносился азартный гомон, визг и крики играющей в пятнашки детворы. Потом где-то наверху открылось, окно, и пронзительный женский голос повелительно крикнул:
— Юра, домой!
Филатов вздрогнул, но тут же рассмеялся и покачал головой: мало ли на свете Юр?
— Ну, мам, ну, еще полчасика! — проныл в ответ мальчишеский голос.
— Домой сейчас же! — безапелляционно заявила строгая мама и с треском закрыла окно.
Юрий выбрался из машины, разминая ноги, взял с пассажирского сиденья букет в шуршащей целлофановой обертке, захлопнул дверцу и, задрав голову, окинул взглядом фасад. Дом возвышался над ним шестнадцатиэтажным утесом, разлинованный лоджиями, испятнанный прямоугольниками освещенных окон, прорезанный вертикальными колодцами лестничных клеток, и Филатову подумалось, что применительно к этому архитектурному диву слово «фасад» полностью теряет смысл. Какой, спрашивается, фасад может быть у прямоугольной обувной коробки? Разве что считать фасадом ту сторону, в которой проделаны входные двери…
