Свадьба (ловзар) всегда была пышным праздником для всей улицы, а также для многочисленных родственников, друзей, знакомых. Дома напоминали пчелиные улья. Каждый, помимо своей, проживал, казалось, еще десятки жизней, зарождавшихся и угасавших на его глазах, подчиняясь раз и навсегда заведенному общему порядку. Ребенка с самого рождения окружали и нянчили бесчисленные дядюшки и тетушки, братья и сестры, двоюродные, троюродные. Его воспитывал целый род, и каждому из его членов он должен был безоговорочно подчиняться по праву старшинства. Зато и защита была в случае необходимости внушительной. За убитого мужчину — кровная месть убийце, за удар ножом — такой же удар, но не более. Пустяковый шрам на лице превращался в оскорбление всего рода и был предметом долгих обсуждений старейшин этих семей, и мог быть прощен только с их согласия. Судить старались как можно справедливее, и если была хотя бы малейшая возможность, улаживали дело миром.
Одна такая история — пример мудрости суда старейшин — случилась при мне.
С утра в доме поднялся переполох: женщины плакали, мужчины спешно уехали в село. Выяснилось, что один из родственников сбил ночью в тумане на проселочной дороге старую женщину. Пока довез до больницы, та скончалась. Это грозило виновнику страшной карой. Во-первых, погиб пожилой человек (в Чечне старики окружены особым почетом); во-вторых, женщина, за гибель женщины по неписаным законам кровной мести полагалось убить двух мужчин; в-третьих, на попечении ее находились двое малолетних внуков. По бывшим советским законам, сбивший женщину водитель отделался бы несколькими годами тюрьмы. Но старики приняли иное решение: водителя обязали содержать сирот вплоть до достижения ими совершеннолетия. Односельчане же должны были приглядывать за выполнением приговора. От кровной мести он был освобожден ввиду непреднамеренности наезда.
Несколько раз мы ездили в Ялхорой. Выезжали обычно на нескольких легковых машинах, а в селе Шалажи пересаживались на уазики и ехали дальше. Солнечные могильники вверху, на высоких кряжах, пчелиными сотами чернели на фоне синего неба. Туда уходили в древности во время вспышек эпидемий больные — умирать. Солнце либо излечивало их, либо довершало работу недуга, превращая тела несчастных в груду высушенных костей.
Ребята, перекликаясь, медленно поднимались на позолоченные закатом вершины холмов, окружающих долину, и стремительно съезжали вниз. Маленькие живые точки неслись, как на санках, по сухой осенней траве. Свежие блестящие полосы смятого ковыля радиусами со всех сторон тянулись к центру долины, отражая заходящее солнце. Обратно мы возвращались, привязав к крыше машины одно из гигантских высохших растений, сорванных возле развалин родовой башни, — четырехметровый «дудник». Его зонтик в полтора метра диаметром свешивался на два метра позади полого стебля, вызывая удивление прохожих в Грозном.
