Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников | страница 55



– О, Кувахара вернулся! Смотри, как привязаны эти ребята к родному дому. Особенно когда их оттуда увозят! Они любят его. Не могут долго жить вдали от родины… Да, Кувахара?

Боров дружески хлопнул меня по плечу и вошел в казарму.

– Да, господин старший сержант, – улыбнулся я в ответ. Моя ненависть к Борову пропала, и я испытывал легкое волнение при мысли о том, что теперь мы с ним стали едва ли не равными.

– Похоже, Боров собирается немного укрепить наш боевой дух, – сказал Тацуно. – Я, пожалуй, пойду.

– Подожди, – остановил я друга. – Если он выведет всех из казармы, значит, сигнала к построению не будет. Еще нет восьми часов. Сержант не заметит, что тебя нет.

Тацуно испытывал вполне понятный страх, но я предложил ему спрятаться за зарослями кустарника в тридцати ярдах позади казармы.

– Если они дадут сигнал к построению, ты сможешь просто выйти и встать в строй.

После некоторых колебаний мой друг успокоился. Мы побежали за кусты и сели на землю. К нашему удивлению, ничего не произошло. Через некоторое время Боров вышел и направился к своей казарме.

– Вот идет самый странный человек из всех, кого я знал раньше, – сказал я.

Мы с Тацуно проболтали довольно долго, потом расстались.

Первые три месяца в летной школе прошли гораздо быстрее, чем во время базовой подготовки, я действительно учился летать. Наконец-то я оказался в настоящем самолете с мотором. У меня появились новые инструкторы. Точно так же, как во время полетов на планерах. Я тщательно изучал воздухоплавание, и время от времени Богомол или другие наставники предупреждали меня, чтобы я немного унял пыл. Приборную панель да и весь процесс полета я знал уже так хорошо, что в глубине души чувствовал готовность взлететь самостоятельно с первой же попытки.

Поднимаясь в воздух, я видел, как мчалась и менялась земля подо мной. В такие моменты я ощущал радость и силу, которая отгоняла прочьвсе мои боли и неприятности. Беды оставались на земле. Небеса были совершенно иной сферой. Ничто не могло причинить мне здесь вреда. Я принадлежал небу.

По сравнению с полетами жизнь на земле представляла собой яркий контраст. Постоянно и неустанно Богомол наказывал нас. Поскольку сломать курсантов теперь было нелегко, сержант ужесточал меры наказания, и наша злоба стремительно росла. Уже несколько ребят хотели убить его. Не знаю, как это удалось сделать, но кто-то раздобыл немного яда. Группа курсантов решила подлить отраву нашему надзирателю, и отговорить их удалось лишь после довольно горячих споров.