Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников | страница 50



Вскоре после ужина мы проводили Тосифуми на поезд в Токио. Время неслось с невероятной скоростью. Казалось, я едва успел вздохнуть, как мой отпуск закончился. Незадолго перед полночью я попрощался с мамой и Томикой – в третий раз за три последних месяца. И хотя я возвращался сейчас с большей уверенностью, прощаться от этого легче не стало.

Отец проводил меня на станцию, где, к моему удивлению, собралось около двухсот пятидесяти учеников. Играл духовой оркестр. Когда мы подошли к станции, раздались приветственные крики, и мои друзья обступили меня, стараясь пожать мне руку на прощание. Мой отец еще никогда не выглядел таким гордым.

Меня засыпали подарками, включая школьное знамя и несколько подписанных флагов Японии. Многие ученики на самом деле порезали себе пальцы и написали на флагах свои имена кровью – символы вечной дружбы. Я должен был носить эти сувениры в бою, как талисманы.

Время от времени я поглядывал на поезд и говорил:

– Ну, может, мне пора…

– Ясуо! – крикнул вдруг кто-то. Это Тацуно отчаянно пытался пробиться ко мне сквозь толпу.

Через мгновение мы обнялись, как братья.

– Скоро увидимся, Тацуно, – сказал я. – Запомни, что я тебе сказал! – Скажи нам что-нибудь, Кувахара! – крикнул кто-то, и остальные подхватили этот клич.

Я попытался отказаться, но все было бесполезно. Оркестр нестройно и фальшиво играл «Огонек светлячка», но от этой музыки на меня нахлынули воспоминания, и на глаза навернулись слезы. Глядя в улыбавшиеся мне лица, я пробормотал:

– Надеюсь, многие из вас последуют за мной.

Наконец проводник гнусавым голосом объявил отбытие поезда.

Через несколько минут состав уже мчался в Хиро, а в моих ушах все еще звучали слова отцовского наставления: «В любых ситуациях поступай достойно, сын мой. Помни, что теперь твоя жизнь тебе не принадлежит. Если уронишь свою честь… не возвращайся и не приноси нашей семье позор и несчастье. Будь гордым, воюй отважно за императора. А если тебе будет суждено погибнуть… я приготовлю тебе достойное место погребения». Сжав мою руку, отец спросил: «Ты же знаешь мое сердце?»

Когда поезд окунулся в ночь, я стал смотреть на свое отражение в оконном стекле. Моим глазам предстал прозрачный призрак, сквозь который виднелись проносящиеся огни города. Вдруг я почувствовал, что должен запомнить абсолютно все, сохранить где-то в сокровенном уголке памяти эти картины – семью, друзей, родные места, океан в ветреный день, горы и рисовые поля.