Лавейкин смеется: «Моя жена – очень мудрая женщина. Она поймет и скажет, мол, ты ведь и на Земле не святоша, чего же ожидать от тебя в космосе?»
Думаю, с этим Крафт бы согласился. Он говорит, что поддерживает идею об отправке на Марс немоногамные пары – не важно, геев или людей с традиционной ориентацией. «[Космические агентства] стараются быть достаточно либеральными в своем отношении к сексуальной ориентации астронавтов», – отмечает он. Эндрю Томас полагает, что во время полета на Марс может произойти что-то похожее на происходящее во время экспедиций в Антарктиде: «Очень часто участники таких экспедиций разбиваются на пары и вступают в отношения сексуального характера, которые длятся в течение всей экспедиции. Они это делают для того, чтобы найти некоторую «точку опоры», поддержку, что поможет им пройти сквозь все трудности и лишения. Но с окончанием работы экспедиции все отношения заканчиваются».
На протяжении семнадцати лет в Антарктиде работали только мужчины. С женщинами, прошу прощения, ассоциировали только проблемы: рассеянное мужское внимание, распущенность и ревность. Так было вплоть до 1974 года, когда в составе зимней экспедиции станции «Мак-Мёрдо» наконец-то появились женщины. Одна из них, правда, была 50-летней незамужней биологиней, изображенной на фотографии с золотым крестиком поверх гольфа, а другая – монахиней.
Сегодня около трети американских исследователей на Антарктиде – женщины. Они очень работоспособны и эмоционально стабильны. Смешанные группы, как говорит Ральф Харви, – это золотая середина. В таких группах меньше драк и грубых шуток и «никто не надрывает спину слишком тяжелыми коробками». Норберт Крафт рассказывает мне об одном исследовании, в котором принимали участие группы, состоящие только из мужчин, исключительно женские группы и смешанные. Последние проявили себя лучше всех. Ну а хуже всех выступили чисто женские команды. «Нельзя же только и делать, что болтать», – говорит, расхрабрившись, Крафт.
«Вы можете себе представить, что случится с шестью мужчинами по дороге на Марс?» – продолжает Лавейкин.
«Знаю», – говорю я, хотя не уверена, что нам нарисовалась одна и та же картина.
«Посмотрите на заключенных в тюрьме. И на подводных лодках, и геологов на задании», – говорит Лавейкин.
Я решаю спросить потом Ральфа Харви, что он думает обо всем этом. Лавейкин говорит, что не может вспомнить, чтобы ему доводилось слышать об «однополой любви» между русскими космонавтами
