Такая “мораль” поощряет ремесленников от искусства добиваться в изображении обнаженного тела лишь элементарного выражения (например, гнева, порыва, усилия) ценой нарушения пропорций, стирания микрофактуры, без чего не может быть ни подлинной физической красоты, ни многозначных душевных состояний. Ефремов принципиальный сторонник древнегреческих мастеров потому, что отличающая их манеру диалектика обобщения и детализации проложила дорогу всестороннему, то есть истинно человечному, воплощению красоты. Такое искусство, по справедливому суждению одного из героев, “практически недоступно ремесленничеству, и в этом главная причина его мнимой устарелости” (3 I, с. 60).
Античная классика тем не менее не равноценна для Ефремова в понимании объективной меры целесообразно прекрасного. Некоторые древнегреческие художники культивировали, говорит он, образ рослой мужественной красавицы, другие, наоборот, идеализировали женщину, похожую на мальчика. (Канон “тонкой, стройной, как юноша” жены сложился, как видим, вовсе не в век машин”!). В романе “Таис Афинская” ученик великого Лисиппа говорит, что скульпторы, “влюбленные в юношей-эфебов, …старались в жене найти тот же образ мальчика” (с. 336). Герой не выберет ни ту, ни другую, мужеподобную, согласился учитель: “Герою нужна жена, полная женственной силы, способная быть ему подругой и могучее потомство вырастить” (с. 338).
Лисипп указал на Таис, избранную им моделью богини, воплощающей женственность: “Вот древнейший облик жены — крепкая, невысокая, широкобедренная, круглолицая, широкоглазая, — разве она не прекрасна?” (с. 336). Этот канон, отмечает Ефремов, выработан “простой и суровой жизнью” древних племен. Писатель считает его интернациональным. Сходные условия существования неизбежно приводят жизненно важные признаки через расовые различия к общему знаменателю Так объясняет Лисипп поразительное физическое сходство дочерей разных народов, меднокожей крито-эллинки Таис и ее африканской подруги Эрис.
Быть может, у искусствоведа сложилось бы другое объяснение. Тем не менее древнегреческое искусство, прославленное культурой тела, дает глубокие аргументы в пользу понимания красоты как целесообразности. Природа, по мысли Ефремова, не игрой случая именно у человека выработала контрастность эстетического восприятия противоположного пола. Для homo sapiens как мы помним, Ефремов считает особенно жизненно важным зрительное ощущение формы. Бинокулярное зрение, остро воспринимающее глубину пространства, предметность мира возмещает у нас недостаточность (по сравнению с некоторыми животными) остальных чувств. А “чем выше интеллект, тем более сильные средства надо применить, чтобы заставить особи разных полов… подчиниться требованиям природы” (3 I, с. 104).
