— Я вам должна признаться, что всегда отказывала подобным просьбам. Но вам, по старому знакомству, я отказать не могу. Зала на будущей неделе к вашим услугам.
Княгиня позвонила. Вошел слуга.
— Прикажите этому несносному настройщику перестать и приходить, когда меня нет дома. Теперь я занята. Кроме княгини Варвары Васильевны, не принимать никого.
Шульц встал. Он хотел спросить о Генриетте и не мог собраться с духом. Княгиня молчанием своим указывала ему дверь. Он это почувствовал, извинился, поблагодарил и вышел.
В сенях он нашел настройщика, который его дожидался.
— Дана вам зала? — спросил он.
— Дана, — отвечал мрачно Шульц.
— Ну, теперь пойдемте к артистам, которые вам должны помогать. Концерта одному дать нельзя.
— Да они меня все знают, и все отказали в помощи.
— Не бойтесь, не бойтесь. Ступайте со мной.
Они пришли к первой скрипке, той самой, которая более всех напугала Шульца в его первом предприятий.
Первая скрипка сидела в халате в покойных креслах и едва привстала при виде посетителей. Рот ее сжался отрицательным знаком, а на губах зашевелилось: «Что вам угодно?»
— Мы сейчас от княгини Г***, - сказал развязно настройщик.
Первая скрипка сделалась милостивее и просила их садиться.
— Княгиня Г***, - продолжал настройщик, — непременно хочет, чтоб приятель мой, Карл Шульц, дал музыкальное утро в ее зале.
Скрипка улыбнулась Шульцу.
— Княгиня Г*** знала приятеля моего, Карла Шульца. еще в Вене, где он был в большой моде.
— Право? — сказала скрипка.
— Княгине Г*** будет очень приятно, если вы согласитесь участвовать в концерте, который будет дан в ее зале. Зала прекрасная для концертов.
— Я очень рад, г-и Шульц, быть вам полезным.
Шульц не говорил ничего. Он был похож на мученика.
— Я сам скоро намерен дать концерт, — подхватила первая скрипка, — и надеюсь, что господин Шульц не откажет сделать мне честь… будет в нем участвовать.
— Очень рад, — отвечал Шульц.
Они встали; скрипка провожала их до передней и низко кланялась.
Покровительство княгини Г*** была цель всех ее желаний, но, с тех пор как княгиня от музыки перешла к благотворительности, она потеряла уже надежду на эту полновесную подпору. Теперь путь был открыт:
скрипка торжествовала.
На улице Шульц начал упрекать своего товарища.
— Бедный человек! — отвечал он. — г Ты овца между волками; хочешь успеха? Брось совесть.
— Неужели, — сказал музыкант, — мы живем в веке до того развращенном, что, кроме эгоизма, нет более никакого чувства, нет никакого, хоть невольного, доброго движения? Неужели все люди презрительны и низки? — Машинально схватился он за карман: в кармане лежала табакерка — подарок Мюллера. Он вынул ее, посмотрел на нее — и душе его стало легче.
