Голдсмит весьма лестно, хотя и не без оговорок, отзывался о "Рассеянном" Джонсона {В очерке "Мечты" (A reverie) в журнале "Пчела", э V. CW I, 14-15.}; в рецензии на отдельное издание "Знатока" он особенно одобрял его манеру - "непринужденность веселого собеседника", отсутствие "наигранного превосходства" и то, что "Знаток" и в сатире сохраняет благожелательность {В "Ежемесячном обозрении", 1757, май, XVI. - CW I, 414-415.}; что же касается журнала Фильдинга, то Голдсмит его нигде не упоминает, и тем не менее журнальные очерки Голдсмита свидетельствуют о том, что он был не только юмористом, не ограничивался комическим изображением повседневного быта, а его позиция была позицией художника-демократа и, без сомнения, близка традиции Свифта и Фильдинга.
К концу 1759 г. литературная репутация Голдсмита настолько упрочилась, что издатель Уилки доверил ему выпуск самостоятельного еженедельного журнала "Пчела". Голдсмит предпочел публиковать в каждом номере не один очерк, а несколько, чтобы каждый читатель нашел себе что-нибудь по вкусу. Здесь были и стихи, и очерки о театре, и занимательные истории, и традиционные очерки-фельетоны о нелепостях моды, но добрая половина материала отличалась непривычно серьезным характером.
Разумеется, здесь можно было встретить и отдельные рассуждения, характерные для компромиссного английского просветительства в целом: о том, что счастье человека зависит главным образом не от внешних обстоятельств, а от склада его ума, что лучшее средство быть счастливым и полезным - это оставаться в том положении, которое от рождения определено нам судьбой, и пр. Но в этом же журнале был впервые напечатан и очерк "Картина ночного города" (э IV), который Голдсмит включил потом в окончательную редакцию "Гражданина мира" (CXVII). Трагическая картина социальных контрастов Англии эпохи промышленного переворота усугубляется в нем чувством безысходности, которое терзает сердце автора, пониманием бессилия просветительских теорий перед реальными страданиями бедняков. На страницах журнала ощущается тоска Голдсмита о невозвратных днях своего деревенского детства; он поэтизирует уничтоженный процессом огораживания общинных земель патриархальный быт, жизнь среди природы и бесхитростные радости бытия. Удовольствие, доставляемое игрой актера Гаррика, никоим образом нельзя сравнить с тем, которое, по словам автора, он получал от сельского шутника, подражавшего проповеди квакера, а пение итальянских оперных певцов не пробуждает в его душе того волнения, которое он испытывал, когда старая молочница на ферме пела ему баллады о последней ночи Джонни Армстронга или о жестокости Барбары Аллен {СW I, 384.}.
