Ковров принялся стучать пальцами по толстому горлышку графина. У него получалась призывная мелодия — нечто среднее между лезгинкой и маршем веселых ребят. Пронин заметил, что за время разговора Ковров не выкурил ни одной папиросы. Курить бросает, наверное, потому и взвинченный.
Тут в дверях показалась секретарша Надя. Она вошла бесшумно — как неожиданная угроза. Тихо поставила на угол стола поднос с двумя стаканами водянистого чая. Посмотрела на скорбный лик Коврова — и так же бесшумно удалилась. Пронин не любил, когда вот так подкрадывались. Ему даже хотелось подбежать к двери и закрыть ее на засов или на ключ, чтобы больше никто не нарушил их тет-а-тет с Ковровым.
— Сколько на твоих? — бросил Ковров после затянувшейся паузы, не обратив внимания на чай и Надю.
— Четырнадцать двенадцать.
Ковров взглянул на портфель Пронина.
— Что у тебя в портфеле-то? Смена белья и запасное пальто? Он же сейчас лопнет.
«Охотник почуял добычу!» — подумал Пронин и достал калачи, рахат-лукум, шоколад.
— Это ты хорошо придумал — после праздничка меня гостинцами побаловать. Спасибо, сынок. А что у тебя там еще? — властно спросил Ковров, завидев зеленоватую коробку.
— Какао.
— А зачем нам какао? У нас чаек имеется. Выпьем — Надя еще принесет. А хочешь — кофе. Нет, друг ситный. Закуска твоя, а чай-кофе — мои. Договорились? Эх, люблю калачи! Открывай рахат-лукум, что сидишь, как Будда в Элисте? Застенчивый ты какой-то стал в новом году, Пронин. Не узнаю тебя.
По соседству с величественным зданием Центрального телеграфа стоял добротный трехэтажный дом. Пронин давно знал, что там, на втором этаже, в просторной отдельной квартире жил Борис Иосифович Левицкий — знаменитый московский портной. Мастер не хуже Красаускаса.
Костюмы от Левицкого носили народные артисты и академики, захаживали к нему и работники Наркоминдела, и некоторые генералы. Менее титулованным клиентам к Левицкому можно было попасть только по предварительной записи, отстояв несколько месяцев в очереди. Принимал он всех, невзирая на чины, как и подобает гражданину первого в мире государства рабочих и крестьян. Но некоторых — вне очереди. Почему Пронин в первую очередь направился к Левицкому? Оказалось, что Ковров не случайно намекал на портных. И дело было не в рижском Паганини кройки и шитья. В новогоднюю ночь, когда из телеграфа пропали документы, у Левицкого угнали «эмку». С утра шофер пришел прогревать автомобиль — и нате. «Эмки» не было. Ковров считал это обстоятельство знаменательным: Левицкого взяли под подозрение. Пронин решил прощупать почву, не раскрывая карт. Поэтому сейчас он будет говорить с портным о пропавшем автомобиле.
