Давным-давно победила революция. И не купцы, а народное правительство заправляло заводами, фабриками и торговыми площадями. От буржуазного прошлого в Москве остались названия двух соседних магазинов на главной улице столицы — на улице Горького. Это Елисеевский гастроном и Филипповская булочная. Официально они назывались без затей: гастроном № 1 и булочная-кондитерская. Но в народе прочнехонько сохранились имена прежних владельцев. И Пронин любил калачи «от Филиппова», прекрасно понимая, что производят эти первоклассные хлебобулочные изделия на советском хлебзаводе.
А еще Филипповская славилась слоеными пирожками, отменными пирожными и восточными сладостями, соблазнительными до обморока. А булочки с изюмом? А разнообразные пирожные с настоящим заварным кремом? А как пахло творогом от свежих ватрушек — на улице слышался запах! О чем вы говорите?
Пронин знал московскую легенду: однажды некий купец откушал у Филиппова сдобную булку — и явно поймал на язык запеченного там таракана… Находчивый Филиппов сказал: «Да это же булочка с изюмом, наш новый деликатес!» Производство булок с изюмом наладили в тот же вечер. И никакие революции не прекратили производство этого незамысловатого, но удивительного по вкусу московского угощения! Именно там Пронин покупал свежайшие калачи — пышные душистые замочки, обсыпанные мукой. Как любил он разрезать теплый калач, намазать его вологодским сливочным маслом, а на масло водрузить пару ложек черной зернистой икры… Лучшего лакомства и не надо! Простая московская еда — и не надо никаких французских хитростей.
Со всей Москвы сюда приезжали за угощениями и каждый уважающий себя гость столицы старался заглянуть в Филипповскую, не забывая и о Елисеевском. Пронин проснулся позже обычного и вместо гимнастики быстрым шагом по легкому морозцу направился за горячими калачами. Начинался второй день сорок первого года. Пронин залюбовался новым, еще не полностью заселенным респектабельным домом, в котором скоро откроют магазин «Океан». В солнечных лучах творение парадной советской архитектуры выглядело эффектно. Пронин называл его «Дом под юбкой Лепешинской».
На углу улицы Горького и Тверского бульвара архитектор Мордвинов водрузил башенку, на которой установили статую балерины в благопристойной юбке, которая эффектно подняла ножку. Москвичи были уверены, что скульптор Мотовилов лепил балерину с Ольги Лепешинской. Эту несравненную приму Большого театра любила вся Москва, не исключая генерального секретаря партии. Молодая балерина уже поразила публику Одеттой и Одиллией в «Лебедином озере», Китри в «Дон Кихоте», Авророй в «Спящей красавице». Сталин, который вообще-то предпочитал оперу, но захаживал и на балет, покровительственно прозвал ее «нашей Стрекозой». Именно под ее юбкой и покоился этот грандиозный дом. У Пронина Лепешинская вызывала самые разнообразные ассоциации. Во-первых, пару раз он видел ее на сцене — в «Дон Кихоте». И, не будучи балетоманом, все-таки сумел оценить задор и грациозность Стрекозы. А во-вторых, мужем Лепешинской с недавних пор был Леонид Федорович Райхман — молодой, но уже весьма высокопоставленный чекист, коллега Пронина. Он ударно поработал в Закарпатье, искореняя крамолу во вновь обретенных областях Советской Украины. А буквально несколько дней назад его назначили заместителем начальника управления контрразведки НКГБ СССР. То есть он стал непосредственным руководителем Пронина! Обскакал Пронина на служебной лестнице. Правда, Иван Николаевич в начальственные кабинеты и не стремился. Берия и так его ценил.
