Как и большинство паразитов, двуустки зарождаются в животе. Живот — самое популярное место конечного «хозяина», как вы, может быть, заметили. А то! Что ни говори, в нем пища. В данном случае речь идет о коровьем животе.
Когда инфицированная корова откладывает «коровьи лепешки», как говорят у нас в Техасе, на пастбище вываливается множество яиц ланцетовидной двуустки. Ползет улитка и угощается коровьей лепешкой, любят они этим лакомиться. Яйца двуустки вызревают в животе незадачливой улитки и начинают буравить ее кожу, прокладывая себе путь наружу. К счастью для улитки, у нее есть способ защититься: слизь.
Слизь на коже улитки смазывает выбирающихся наружу двуусток, и таким образом улитка переживает их исход. Ко времени своего бегства двуустки оказываются заключены в шарики из слизи и неспособны самостоятельно передвигаться. Можете не сомневаться, по улиткам они не скучают.
Однако двуустки ничего не имеют против такого поворота событий. Более того, они хотят, чтобы их обволакивала слизь. Все это путешествие сквозь улитку для эволюции просто способ вымазать двуустку в слизи. Потому что теперь она готова для своего следующего хозяина — муравья.
А муравьи любят шарики из слизи. Шарики из слизи — деликатес, даже если внутри каждого несколько сотен двуусток. Поэтому раньше или позже какой-нибудь невезучий муравей наталкивается на шарик из слизи, съедает его и ползет себе дальше с полным брюшком паразитов. Оказавшись внутри муравья, ланцетовидные двуустки быстро организуются и обретают способность установить контроль над разумом своей жертвы. Возможно, вы спросите: «А что, у муравьев есть разум?» Трудно сказать. Однако у них есть крошечные пучки нервов, по сложности нечто среднее между человеческим мозгом и пультом дистанционного управления ТВ. Несколько дюжин двуусток занимают позицию в каждом из нервных пучков и начинают воздействовать на поведение.
Вот так у муравья с двуустками внутри и возникает религия. Ну, примерно так. Днем он ведет себя нормально. Бегает туда и обратно, разыскивает пищу (возможно, новые шарики из слизи), общается в среде других муравьев. Для них от него по-прежнему исходит здоровый запах, поэтому они не прогоняют его, как поступают с больными.
Однако когда наступает ночь, муравей делает нечто из ряда вон.
Уходит от остальных муравьев и лезет вверх по травяной былинке, стараясь забраться как можно выше. И там, под звездами, в полном одиночестве, он ждет. «О чем он думает в это время?» — всегда спрашиваю я себя.
