Нервничая, я обыскивал взглядом огромное пространство — мой слух инферна был сейчас бесполезен. Однако во всей этой путанице эксплуатационного оборудования, мусора и пустых кофейных чашек ничего неожиданного не наблюдалось. Кем бы ни был мой кот — результатом мутаций или носителем давнишнего штамма болезни, — его «домашние» инферны не охотились на рабочих, обслуживающих эти вентиляторы. Однако куда он девался? Последний раз вой наверняка доносился отсюда, но двери на пешеходную эстакаду и мол оказались заперты. Единственный доступный путь наружу, который я видел, представлял собой металлическую лестницу, уводящую еще дальше вниз. Я постучал фонариком по перилам, послав в глубину клацающий звук удара металла о металл. Спустя несколько секунд кот-инферн испустил долгий вой. Эта тварь заманивала меня вниз.
— Иду, — пробормотал я, включая фонарик.
Внизу был мир труб, воздушных шахт и холодной воды, просачивающейся сквозь сковывающий реку бетон, оставляя на нем темные потеки. Лестница уходила вниз и в сторону от реки. В конце концов соленый запах Гудзона остался позади; стены здесь были из гранитной подстилающей породы. Сейчас я оказался под туннелем подземки, в зоне обслуживания с ее путаницей кабелей и шахт. У Чипа в офисе имеется фотография огромной машины, которая просверливала этот туннель: парасиловой бур, медленно ползущий сквозь землю, — источник всех его ночных кошмаров.
Мой фонарик осветил табличку, висящую на цепях, натянутых поперек лестницы.
Как будто почувствовав мои колебания, кот снова взвыл; крик поднимался откуда-то снизу, словно призрак.
Я остановился и принюхался, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом. Сквозь запах влаги, машинного масла и крысиного помета пробивался другой; — мощный, странный и незнакомый; он, словно тяжелая рука, давил мне на грудь. Это не был запах инфернов или глубокого подземелья.
Это был тот же мерзкий запах, который я почувствовал вчера. Запах смерти. В глубинах моей генетической памяти замигали огни и зазвучали сигналы тревоги.
Я нервно сглотнул и поднырнул под цепи, зацепившись вещмешком за ржавые звенья, которые зловеще заскрипели. Далеко вниз уходили покрытые влажными трещинами гранитные стены. Казалось, тьма поглощает свет фонарика и создает долгий эффект эха моих шагов. Больше мне не попадались кофейные чашки — если тут когда-то и был мусор, он давно сгнил и время сгладило все следы. Припомнились слова Чипа о том, что рабочие подземки сюда больше не заглядывают, и я вполне понимал их. Или, по крайней мере, чувствовал, что именно их путало: мерзкий запах, вызывающий ощущение чьего-то холодного присутствия.
