Бывший мой дядя оказался профессиональным саксофонистом, человеком весёлым и энергичным. По его словам, он долго жил в Америке, много выступал чуть ли не во всех странах мира, в знаменитых клубах и на престижных концертных площадках, записывался на самых известных рекорд-лейблах, сотрудничал со всеми знаменитостями джаза, из которых особенно выделял Орнетта Коулмена. Его последователем и, ни много, ни мало, родоначальником советского фри-джаза скромно считал он себя. В общем, дядя оказался знаменитостью.
Моё увлечение музыкой дядя в принципе одобрил, но хард-рок был ему не мил. Примитив, да и вообще чересчур громкая и агрессивная музыка. Дядя непременно пообещал приобщить меня к высокому искусству фри-джаза.
За чаем он приказал мне разобрать мой склад в ванной, а также сходить к дворничихе, чтобы она перечистила посуду, вымыла пол и привела квартиру в порядок.
– Неприлично, – объяснил он. – Ко мне могут прийти люди, товарищи по музыкальным проектам, друзья детства, – и вдруг такое безобразие!
После этого он спросил, есть ли у меня деньги. Похвалил за бережливость, дал на расходы тридцатку и ушёл до вечера побродить по Москве, которую, как он говорил, не видел уже лет пятьсот.
Я побежал к дворничихе и сказал ей насчёт уборки.
– Дядечка приехал! – похвалился я. – Добрый! Теперь мне будет весело.
– И то лучше, – сказала дворничиха. – Виданное ли дело – оставлять квартиру на несмышлёного ребенка! Дитё – оно дитё и есть. Сейчас умное, а отвернулся – смотришь, а оно ещё совсем дурак.
– Это которые маленькие – дураки, – обиделся я. – А я уже не маленький.
– Э, милый! Бывает дурак маленький, бывает и большой. Моему Ваське шестнадцатый. Раньше в таку пору женили, а он достал железу, набил серой, пошёл на рынок, хлопнул – да вот три недели в больнице отлежал. А с ним ещё семеро азербайджанцев. Хорошо ещё, только лицо ковырнуло, а глаза не вышибло. Да что я тебе говорю: ты, чай, про это дело лучше моего знаешь!
Я что-то промычал и быстро исчез, потому что в Васькином деле была и моей вины доля.
Ловко и охотно помогал я дворничихе убирать квартиру. К вечеру стало у нас чисто, прохладно, уютно. Я постлал на стол новую скатерть с бахромой, сбегал на угол, купил за рубль букет полевых цветов и поставил их в синюю вазу.
Потом умылся, надел чистую рубаху и, чтобы скоротать до прихода дяди время, сел набирать на ноутбуке письмо Валентине.
«Дарагая Валя! – писал я, как и она мне, в модном и вышедшем уже далеко за пределы интернета падонческом стиле. – Приехал твой брат. Он очен весёлый, хароший и мне сразу панравилса. Он расказал мне, как ты в децтве ничаяно полила кашу кирасином. Я не удивляюс, што ты ошиблас, но нипанятна, как это ты ийо съела? Или у тибя был насморк?..»
