И потому, говорит, «
дорогу из Парижа в Москву я воспринимал, как сибирскую ссылку боярыни Морозовой». Ну, вообще-то говоря, не в Сибирь сослали Феодосию Прокопиевну, а заточили в Пафнутьев монастырь, что в Боровске на Протве, не так далеко от Калуги, где она через три года и скончалась, узнав, что через триста лет на русской земле будут считаться писателями такие, как Ерофеев, который без конца повторяет тупоумные гнусности, давно оглашенные другими.
То, что сказал он о России только что, мы слышали, например, от сукина сына Альфреда Коха, друга Чубайса, вскормленного той же сукой демократии. Но вот лях едет, едет и приехал. И что? «Родина пахнет жигулёвским пивом». А сам он, как признается позже, насквозь пропах одеколоном и спермой. «Родина складывается из пустоты». Да, так думали твои ляхи, шведы, французы, англичане, американцы, японцы, немцы... И горько ошиблись.
Итак, лях уже в Москве. И чем занят? «Когда я, аспирант Института мировой литературы, познакомился с французскими дипломатами в их посольстве, мне так хотелось сказать им что-нибудь антисоветское, выдать все секреты...» Но никаких секретов не было, кроме одного: под видом аспиранта в посольство пришёл - бум! бум! - олух царя небесного. Ну, ещё секрет, как такого олуха приняли в ИМЛИ. Однако и этот секрет французов не интересовал. Но апсирант хаживал и в американское посольство и там«пытался внушить послу, что его русский шофер непременно служит в КГБ». Ну какой, право, идеалист! Как будто посол сам не знал, что к чему. И необязательно было шоферу служить в КГБ, но уж на беседы-то его, конечно, приглашали. А где иначе? А кто по-другому?
У нас нередко поминают Смердякова как омерзительный образ ненавистника России. Да он же по сравнению с этим человеком ерофейской культуры просто патриотом выглядит. Ну в самом деле, не принимал же он с радостью плевки от поляков, не мечтал выдать иностранцам государственные секреты, не бегал по иностранным посольствам с доносами...
Но ненавистью к Советской стране духовные недра этого человека не исчерпываются. «Что мне Чили? - восклицает он. - Моя ненависть к системе достигла таких степеней, что Альенде в моих глазах был заранее объе...» Тут следует матерщина. Что ни говори, но, увы, это древняя часть родного языка, и обычно она западает людям запазуху с детства. Но Ерофеев, выросший в мире мерседесов и черной икры, твидовых портков и collection sex’а (по-русски - свального греха), не мог там узнать её. Он признаётся:
