Газета "Своими Именами" №22 от 31.05.2011 | страница 68



Вышинский: Вы послали его помощником начальника строительства и вместе с тем для разрушения строительства?

Пятаков: Да. В Кузбассе активно развернул вредительскую работу Шестов, который имел указание непосредственно от Седова и от меня.

На Урале стала складываться подпольная группа Юлина, которая была связана к тому времени уже с группой Медникова и другими.

Вышинский: Все эти группы организовывались, складывались и осуществляли свою преступную деятельность под вашим непосредственным руководством?

Пятаков: Конечно.

Вышинский: В какой мере остальные члены центра были осведомлены о вашей деятельности?

Пятаков: Об этом знали и Радек, и Серебряков. Сокольникова я осведомил позже, уже в 1935 году.

Вышинский: Каково было ваше официальное служебное положение в 1933–34 гг.?

Пятаков: Я был заместителем народного комиссара тяжелой промышленности.

Вышинский: Следовательно, вам легче было использовать свои связи для троцкистских махинаций?

Пятаков: Да. В этом я признаю себя виновным.

Стенограмма заседания

КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО

ЧЕЛОВЕК ЕРОФЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Мне позвонил добрый знакомый:

- Включите Российский канал. Там «поединок» Проханова с Ерофеевым. О Сталине.

О, нет! Во-первых, я заранее знаю, что это кончится полным разгромом своры антисталинистов. Надоело, скучно. Во-вторых, один безгубый лик этого француза с деревенской фамилией, его мясистые тяжелые уши... Он похож на змея с фрески Страшного суда в нашей Аносинской церкви. И даже с экрана телевизора обдаёт меня такой вонью, говоря его штилем, что сразу надо открывать форточку. А сейчас мороз...

Помню, однажды группа молодых людей стала его стыдить по телевидению, как похабника: «Вы же не посмеете вслух прочитать то, что пишете!» Ему было явно не по себе, он ерзал, его загнали в угол, но он мог бы выйти из положения. Вспомнил бы, допустим, «Телегу жизни» Пушкина. И сказал бы, что одно, дескать, дело написать, напечатать и совсем другое – принародно огласить. Есть тексты, не предназначенные для чтения вслух и даже для печатания. Не напечатал же Пушкин свою «Телегу», и никто не вздумает читать с эстрады его «Гаврилиаду». Но Ерофеев ничего этого не понимает, не соображает и представить его читающим Пушкина невозможно. И вот он обреченно пробубнил на всю страну свою смрадную непотребщину. А потом стал возмущаться: «Они ещё всего Достоевского не прочитали, а смеют учить меня!». Можно подумать, что он прочитал. Да и зачем всего-то читать? Никакой в этом нужды нет у разумных людей, ни у кого, кроме сугубых специалистов.