Время шло. Я рос, впитывая в себя жизнь. Пока остальные дети созревали половым способом - я мудрел не по часам, а по годам. То есть наоборот. В смысле... Блин... Чего-то я запутался, впрочем вы поняли.
Однажды, мой старший брат привез мне в подарок блокнотик. На блокнотике была обложка. На обложке был - Минск. Почему был? Потому что я тут же нарисовал на Минске ядерный взрыв. После чего в этом блокнотике написал свой первый роман. Начинался он словами:
"Президент США Дональд Дэбил отдал приказ и Минск взорвался". Вот как я был одурманен коммунистической пропогандой. То есть пропагандой. (Это я не ошибся. Это я так пошутил. Писательские шутки, они такие тонкие!)
Роман был утерян, к сожалению. Надеюсь, когда он найдется, то его продадут на аукционе Сотбис. Жаль, что это будет, когда я уйду в пажити небесные, дабы возлиять с аполлонами и возлежать с музами. Понеже аки паки, смертушка моя, где же ты...
Не плачьте, дети мои, поклонники мои. Не покину я мир сей, пока в том не нужен буду.
Ах... Как лепо будет пожать бестелесную руку Толстому, поднять бокал амброзии с Хэмингуеем, обсудить дела мирские с Булгаковым, пошутить насчет головы с Гоголем...
Не понять вам мечтов... мечтей... мечт творческих, да и не понимайте...
По-настоящему, мое сублимированное либидо распахнулось в общежитии педагогического института, в который я поступил, спасаясь от армейского рабства. Факультет дошкольного образования встретил меня гостеприимно, раздвинув свои ворота в рай творческого оргазма. К счастью, я не смог тогда жениться, заработав перманентное состояние когнитивного диссонанса. Лишь осел Буридана понял бы меня, когда б не сдох от глупости. Ослом я не был, а был быком могучим! О! Сколько безумных ночей я провел, сгорая в творческих экстазах!
На сем я замолкаю, ибо творчество то было столь интимным, что сам о нем вспоминаю лишь ночью под одеялом.
Приведу лишь один пример:
"Губы твои словно ланиты! Перси твои подобны поножам. Стан твой смущает меня. Шея твоя как столп вавилонский, а ноги твои попирают меня в животе, которого не пожалею, ради мгновенного счастья. Приходи вечером в триста пятнадцатую и я осчастливлю твои лепестки божественным дождем".
Прекрасный пример эпистолярного жанра, я считаю. К сожалению, особа, которой была посвящена эта записка, не оценила моих потуг, зачитав Мой Шедевр на перемене подругам. После чего была облита моим презрением с кривых своих ног до прыщавой своей головы. Я гордо удалился, слыша, как язвительно смеются над ней ее же подружки. Лахудра, блин.
