Впрочем, это частности.
Когда Петя вернулся и, дрожа от нетерпения, вскрыл коробку, на него обрушился экзистенциальный кризис бытия. Словно бетонные стены схлопнулись, сжимая межушечный ганглий в абсолютный ноль.
Под ярко-красными буквами, сообщавшими читателю название книги и имя писателя, красовался небритый хмырь, похожий на похмельного Винни-Пуха. В руках хмырь держал лазерный меч, за спиной торчали плазменные стрелы, броня сверкала инфразвуком. Под ногами хмыря лежала полуобнаженная девица и высовывала язык. На заднем плане бегали какие-то маленькие зеленые червяки и рушился небоскреб.
Художник явно был трезв. После многодневного запоя и не такое может привидеться. Но только в трезвом состоянии. Белая горячка такая белая...
Второй кризис случился, когда Петя перевернул книгу и прочитал аннотацию. Прочитал, сел на пол и заплакал. Кот Лаврентий с изумлением посмотрел на хозяина. Последний раз Петя плакал, когда пересматривал фильм 'Глубокая глотка'.
Кот мягко спрыгнул со шкафа, аккуратно приземлившись мимо плачущей головы Кактусова. А потом боднул писателя в содрогающийся от рыданий бок.
Петя грустно посмотрел на кота:
- Лаврентий! Лаврик ты мой! Только ты меня и понимаешь! Посмотри, что они написали!
Кот еще раз боднул Кактусова.
- Тебе лень, котейка мой? Тогда послушай...
И Кактусов начал мелодекламировать. От голоса его дрожала Вселенная. От слов его планета Нибиру развернулась и улетела обратно. Связываться ей не хотелось с ЭТИМ...
'Когда мир на грани катастрофы, когда зеленые гадзилы гадят на Статую Свободы, а Эйфелева башня оказывается мировым древом - помощи ждать неоткуда. Лишь мерные эльфы могут выползти из своих лесов и остатками мужества вернуть миру - мир! Но кто? Кто сможет разбудить мерных эльфов, двухмерных гоблинов, трехмерных гномов и четырехмерных троллей? Только Он - штрафбат империи на просторах пространств! И пусть льется кровь!'
Кот вздрогнул и ушел перекапывать лоток. Это его успокаивало.
Петю же могло успокоить лишь одно. Звонок в издательство.
Звонить он стал не абы кому, а сразу генеральному директору. Ибо.
Соединили его с ГенДиром после долгих уговоров. Наконец, Аурум Мидасович Плюшкин соизволил ответить. Бас его был бархатен, а интонации вальяжны.
-Але?
Нет, не так. Вот так:
- Алиео...
Петя долго и путано объяснял Плюшкину в чем, собственно, закавыка. Тот долго слушал. Потом спросил:
- А вы кто?
- Да Кактусов я! Кактусов!
