Сороконожки. Борода. И зависть.
Тебе ведь 90, ну, поплачь:
Все говорят - ты с детства был мерзавец,
Но забывают, что еще - стукач.
Почему бы тебе не выступить с благородной статьей о творчестве Анатолия Ткаченко? Вдохновенный, мудрый, добрый писатель. Горько страдает, видя погибающий русский народ. Прозаик и публицист, поэт оригинальный, сын и патриот России! Я, читая его, удивляюсь его мужеству и таланту.
Почему бы тебе не сказать слова поддержки о Михаиле Алексееве, защитнике Сталинграда? Сейчас он - больной. Солдата не балуют вниманием. Да и Акулова Ивана помянуть тебе не грешно было бы, а праведно: Иван Акулов является выдающимся прозаиком. Ты знаешь. Ты не такой наивный.
И Николая Воронова ободрил бы дружеским вниманием. Воронов - романист знаменитый, неколебимо честный. К своему 80-летию причалил. Где ты? Я беру писателей твоего поколения. Мог бы вспомнить Бориса Можаева, Федора Абрамова, Александра Яшина, Константина Воробьева, великих сеятелей любви к Земле Русской, а ты уставные строки Симонова зубришь, но Симонов и без твоей преданности лжи не забыт в печати и на экране:
Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?
Ты должен слышать нас, мы это знаем.
Не мать, не сына - в этот грозный час
Тебя мы самым первым вспоминаем.
Читать подобную, скомканную страхом лесть простительно, но очень и очень горько. Сергеич, не братишка ли тебе Михаил Горбачев? Два Сергеича. Два краснобая. Два верных ленинца. Два Карла Маркса нового мышления.
Тебе и Ларионову повсюду мерещатся перебежчики: вы зело напоминаете нам палачей ягодовских, которые в каждой городской кухне и в каждой деревенской избе вынюхивали врагов Революции!.. Вы с Ларионовым бегаете, придерживая ладошками ширинки брюк, между Михалковым и Бондаревым. А мне да и нам, патриотам русским, зачем бегать? Я глубоко уважаю Бондарева.
А к тебе не коплю ненависти. Я с удовольствием слушаю, как ласково о тебе поет на Черкизовском рынке интеллигентная седая бомжиха, активистка:
«Я хотела выйти замуж
За Володю Бушина,
Ну а он в невестах сам уж, -
Чем я оглоушена».
И вытирает седое лицо, не очень умытое, но женское, верное любимому:
«Он ягодовской породы,
Он в Рахиль прабабушку,
А московские уроды
Развратили лапушку».
Вынимает раскладной платочек, вырезанный из теплой мохнатой тапочки, и вытирает марксистские серебристые слезы, набежавшие на бражные уста:
«С баснописцем ты обедал,
Экий соловеюшка,
Ах, меня
зачем ты предал,
Бородатый геюшка!..»
Бабулька, закусывая мокрым пирожком очередную рюмачешку самогонки, поведала тайну мне: в молодости, когда борода у Бушина не клубилась так опасно, как южновьетнамские джунгли, Володя и эта бывшая красавица читали по ночам лирику Пушкина и стихи о любви Есенина, а потом - роман, эпопею Володи Бушина, посвященную Фридриху Энгельсу. Читали и так плакали, так плакали!.. Фридрих Энгельс - красота-то какая!.. Господи! Бомжиха оглянулась вокруг, поежилась и тяжко изрекла, вздыхая:
