Долларово свеж:
“Беры, а мне
Тавай твоя хибару, —
Я здрою здэс
Палшой, палшой котэж!”
Премьеры, президенты,
Встречи, речи,
На проводах паук —
Скрипит Чубайс,
И вымирать нас
Приглашает Тетчер,
Мадлен Олбрайт
И Кондализа Раис.
Мы сдали вдруг
Отечество уродам,
Мы наглость
Научились принимать:
Я виноват
Перед своим народом,
Перед тобой,
Моя седая мать!
Я виноват и вы,
Но вы, поверьте,
Я лишь её
Слезами окроплюсь,
И не боюсь я:
Ни суда,
Ни смерти,
Ни пыток,
Ни расстрелов
Не боюсь!
И слава обелисков
Не увянет,
Не смолкнет
Кровь героев,
потому
Еще не раз в просторе
Буря грянет,
Сметая
Наползающую тьму!..
Ночью, вдвоём с луною, они забредают на покинутое русское кладбище, вокруг которого сгасли и растворились в дождях и в буранах, в морозах серебристых и в зное золотом русские хутора и деревни, раскулаченные и околхозенные, осиротевшие от поборов и войн, целинных авралов и перестроечных нашествий.
Кресты скособочились, а гранитные плиты давно покачнулись. Бабушка ищет, но не видит, щупает тёплыми ладонями, но не касается — нет на кладбище креста отца её, нет на кладбище креста мужа её, нет на кладбище креста сына её!..
— Где могила отца? — спрашивает она у луны.
— Не знаю, милая! — луна отвечает.
— Где могила мужа моего? — спрашивает старуха.
— Не знаю, голубушка! — отвечает луна.
— А где могилка сыночка моего, где она, где она, укажи мне, лунушка!
— А спроси, милая, у журавлей улетающих!
— И они побрели дальше...
Так погибали поэты
Начал я напористо добиваться разрешения — взять в руки и прочитать “Дело Павла Васильева” ещё дотридцатилетним, а раскрыл страницы “дела” седым... И то — помог мне, тогда молодой сотрудник КГБ Саша Михайлов, нынешний генерал МВД, Александр Александрович Михайлов: он пособил.
И страшно было читать: два огромных тома, а в них — имена людей, благородных писателей, оклеветанных, уже после гибели, расстрела, Павла. Лицо Павла Васильева изуродованное пытками, перемазанное кровью отрицания и “признания” вины.
Вот Павел Васильев говорит: “Я, что вы захотите, то и подпишу, только перестаньте меня избивать и мучить!”.. И вот, опамятовшись, он, великий поэт у народа русского, да, да, великий, вновь отшвыривает садистские натиски палачей. Он — юный, сильный, умный, как Христос, невероятно красивый энергией дара, таланта, страсти, фантазией воображения и творческой памяти, вступает в неравную битву за собственную жизнь, в битву с подвальными, казнителями, геноцидниками русского народа.
На страницах — пятна запекшейся и выцветшей крови. Ой, много, много злой чепухи наболтала трусливая братия о бесстрашном певце! Как наболтала она о жизни и смерти Сергея Есенина. Но попробовали бы ретивые болтуны, безгрешные стукачи, попробовали бы сами выдержать схватку.
