…Ни груз грехов, ни груз седин…
Хоть жизни так узки врата,
Своей судьбе я – господин,
Своей душе я – капитан!
Уильям Хейли.
…Ну, пускай даже боцман, а не капитан,
Но из тех, кто за словом не полезет в карман,
Этот вальс…
Эй, постой!
Не начать ли с конца?
Но портрет начинают с лица!
Память первая. Вот где начало начал:
Киностудия. Гул голосов до утра.
Павильонные съёмки. Из них по ночам
Светят в детство юпитерà.
То я – вдруг фокстерьер,
то царицын пират –
(Как пра-прадед!) А взрослые всё говорят,
Что шпана, что драчлив, как десяток щенят…
Дальше – память вторая…
Гром бомбёжек навис….
За блокадную зиму съел полчища крыс.
И – с ведром на Фонтанку, по лестнице вниз…
А тринадцатилетний, (совсем уж другой) –
В музыкантской команде под Курской дугой…
Память третья – студенческий карнавал,
Там паркетами набережной, где причал,
Белой ночью – с кем ни попадя – танцевал…
А сентябрьский рассвет, иронично упрям,
Выползал из под тёмной аркады двора
И показывал фигу ночным фонарям,
Где на Невском Бернини разок потерял
Два куска колоннады Святого Петра…
…А кругом исчезают один за другим,
Но об этом – молчать….
И позорно молчим.
Не по новым каналам плывёт теплоход,
А по трупам…
(Та жизнь лишь Гомера и ждёт,
А уж «Дни и труды»? Провались, Гесиод!)
Отколовшись от тьмы лениградских огней
Оказавшись вдали от столиц и людей,
(Скрип бедарок, свист жаворонков, топот коней…)
Я подростков учил в школах диких степей,
Для чего-то выписывал «Крокодил»,
И с цыганкой-циркачкой медведя водил,
И – верхом по всёлой степи – вместе с ней!..
«Грибоедов» булгаковский – Литинститут.
Антокольский, как Воланд, знал Времени суть:
«Если сам не согнёшься, тебя не согнут,
Не робей и рискуй, нерасчётливым будь,
А помрёшь – берегись, не воскресни!
Ну, а песни?
А песни споёт кто нибудь!»
Стук времён, бил по стыкам всё быстрей и быстрей…
То кружилась земля – вовсе не голова!
Я в театре играл самых разных людей,
Чёрный плащ… фрак… кольчуга ..«слова и слова»…
Был весь мир – как Шекспир! – и театр и музей…
Да, ещё – о музее: вот мой кабинет
В тихом Павловске.
Гелиотропный рассвет
Гнал в окно листья липы и гроздья стихов,
На тяжёлые книги с корешками веков…
Переводы?
Чтобы чудо чужое сберечь,
