Стихотворения, очерки, 1925-1926 | страница 36



     на крест,
         и пулею чешите:
это —
    чтобы в мире
          без Россий,
                 без Латвий,
жить единым
      человечьим общежитьем.
В наших жилах —
         кровь, а не водица.
Мы идем
     сквозь револьверный лай,
чтобы,
   умирая,
       воплотиться
в пароходы,
        в строчки
          и в другие долгие дела.
* * *
Мне бы жить и жить,
            сквозь годы мчась.
Но в конце хочу —
         других желаний нету —
встретить я хочу
        мой смертный час
так,
  как встретил смерть
           товарищ Нетте.

15 июля, Ялта

[1926]

Ужасающая фамильярность>*

Куда бы
    ты
      ни направил разбег,
и как ни ёрзай,
и где ногой ни ступи, —
есть Марксов проспект,
и улица Розы,
и Луначарского —
         переулок или тупик.
Где я?
   В Ялте или в Туле?
Я в Москве
      или в Казани?
Разберешься?
       — Черта в стуле!
Не езда, а — наказанье.
Каждый дюйм
       бытия земного
профамилиен
       и разыменован.
В голове
    от имен
        такая каша!
Как общий котел пехотного полка.
Даже пса дворняжку
         вместо
            «Полкаша»
зовут:
   «Собака имени Полкан».
«Крем Коллонтай.
         Молодит и холит».
«Гребенки Мейерхольд».
«Мочала
а-ля Качалов».
«Гигиенические подтяжки
имени Семашки».
После этого
      гуди во все моторы,
наизобретай идей мешок,
все равно —
     про Мейерхольда будут спрашивать:
           — «Который?
Это тот, который гребешок?»
Я
  к великим
      не суюсь в почетнейшие лики.
Я солдат
     в шеренге миллиардной.
Но и я
    взываю к вам
          от всех великих:
— Милые,
     не обращайтесь с ними фамильярно! —

[1926]

Канцелярские привычки>*

Я
  два месяца
       шатался по природе,
чтоб смотреть цветы
            и звезд огнишки.
Таковых не видел.
        Вся природа вроде
телефонной книжки.
Везде —
     у скал,
        на массивном грузе
Кавказа
    и Крыма скалоликого,
на стенах уборных,
         на небе,
               на пузе
лошади Петра Великого,
от пыли дорожной
         до гор,
            где гро̀зы
гремят,
    грома потрясав, —
везде
   отрывки стихов и прозы,
фамилии
     и адреса.
«Здесь были Соня и Ваня Хайлов.
Семейство ело и отдыхало».
«Коля и Зина
       соединили души».
Стрела
    и сердце
        в виде груши.
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Комсомолец Петр Парулайтис».
«Мусью Гога,
парикмахер из Таганрога»
На кипарисе,
      стоящем века,
весь алфавит:
         абвгдежзк.
А у этого
     от лазанья
         талант иссяк.
Превыше орлиных зон
          просто и мило:
                   «Исак
Лебензон».
Особенно
     людей
        винить не будем.