Стихотворения, 1923 | страница 36



Речь
        об вас
    разгромыхает трактор —
самый убедительный электролектор.
Гиз>*
      не тиснет
          монографии о вас.
Но зато —
    растает дыма клуб,
и опять
    фамилий ваших вязь
вписывают
       миллионы труб.
Двери в славу —
         двери узкие,
но как бы ни были они узки́,
навсегда войдете
         вы,
              кто в Курске
добывал
    железные куски.

[1923]

Агитлубки,1923

Вон самогон!>*

Эй, иди,
    подходи, крестьянский мир!
Навостри все уши —
         и слушай!
Заливайся, песня!
         Пой и греми!
Залетай в крестьянские уши!
Кто не хочет из вас
         в грязи,
              под плетнем
жизнь окончить смертью сучьей —
прочитай про это,
         послушай о нем,
вникни в этот серьезный случай.
Село Малые Тишки
Недалёко от нас,
         то ль на некой горе,
то ли просто
         на маленькой вышке,
помещается
         на реке на Туре
деревушка —
           Малые Тишки.
Деревушкой ее называют зря.
Хоть домов полсотни менее,
но на каждом из них
         крыша —
              точно заря,
каждый двор —
              не двор, а имение.
Лет пяток назад
         жил во всех домах
генерал,
    помещик Дядин.
А мужик глядел
         да шапчонку ломал,
да слюну облизывал, глядя.
В Октябре
    с генерала спустили жир:
подавай, мол, обратно наше!
Дернул Дядин в Париж,
              а мужик зажил.
Жил и жил себе полной чашей.
Новый школьный дом
         украшает луг.
(Не к лицу коммуне дурак-то!)
Электрический ходит в поле плуг,
громыхает электротрактор.
Каждый весел и сыт,
         обут и здоров.
У детишек
    не щеки, а пышки.
Так,
       распеснив песни из всех дворов,
проживали Малые Тишки.
Степанида Саврасовна Водкина
Лишь одна с по-над краю стоит изба,
курьей ножкой держится еле,
на карнизах на всех
         ободра́лась резьба,
ветер дует
    и хлещет в щели.
Здесь, паучьей нитью обо́ткана,
проживала
    меж ветра вывшего
Степанида Саврасовна Водкина,
станового супруга
         бывшего.
Степанидин муж
         был известен всем.
Кто
       в селе
    станового выше?
Все четырнадцать шкур,
              а не то что семь
норовил содрать он с Тишек.
Обдирал становой
         целых 20 лет.
20 — жили воя и ноя.
Становой жирел,
         и жена —
              ранет,
щекопузье блестит наливное.
Да коммуна пришла,
         кумачом хохоча,
постреляла для верности вящей.
В ту же ночь
         становой
         задал стрекоча,
не простясь аж
             с супругою спящей.
Поодряб Степанидиных щек ранет,
стали щеки
       из розовых
         белые.
Телеса
           постепенно сошли на нет,