Стихотворения, 1923 | страница 19



    Покроет,
         измелет
            и сдунет.
Песчинки — пули,
         песок — пулеметчики».
Но пляж
    буржуйкам
         ласкает подошвы.
Но ветер,
    песок
         в ладу с грудастыми.
С улыбкой:
        — как всё в Германии дешево! —
валютчики
       греют катары и астмы.
Но это ж,
    наверно,
         красные роты.
Шаганья знакомая разноголосица.
Сейчас на табльдотчиков>*,
            сейчас на табльдоты
накинутся,
    врежутся,
         ринутся,
                бросятся.
Но обер>*
    на барыню
         косится рабьи:
фашистский
        на барыньке
              знак муссолинится>*.
Сося
          и вгрызаясь в щупальцы крабьи,
глядят,
    как в море
         закатище вклинится.
Чье сердце
       октябрьскими бурями вымыто,
тому ни закат,
             ни моря рёволицые,
тому ничего,
          ни красот,
             ни климатов,
не надо —
    кроме тебя,
         Революция! Нордерней>*, 4 августа

[1923]

Москва — Кенигсберг>*

Проезжие — прохожих реже.
Еще храпит Москва деляг.
Тверскую>* жрет,
            Тверскую режет
сорокасильный «Каделяк»>*.
Обмахнуло
     радиатор
         горизонта веером.
— Eins!
            zwei!
     drei![1]
         Мотора гром.
В небо дверью —
аэродром.
Брик>*.
         Механик.
          Ньюбо́льд>*.
                  Пилот.
Вещи.
          Всем по пять кило.
Влезли пятеро.
Земля попятилась.
Разбежались дорожки —
              ящеры.
Ходынка>*
     накрылась скатертцей.
Красноармейцы,
              Ходынкой стоящие,
стоя ж —
     назад катятся.
Небо —
     не ты ль?..
         Звезды —
             не вы ль это?!
Мимо звезды́
        (нельзя без виз)!
Навылет небу,
         всему навылет,
пали́ —
     земной
         отлетающий низ!
Развернулось солнечное это.
И пошли
     часы
              необычайниться.
Города́,
     светящиеся
         в облачных просветах.
Птица
            догоняет,
         не догнала —
             тянется…
Ямы воздуха.
        С размаха ухаем.
Рядом молния.
          Сощурился Ньюбо́льд
Гром мотора.
        В ухе
         и над ухом.
Но не раздраженье.
         Не боль.
Сердце,
     чаще!
Мотору вторь.
Слились сладчайше
я
   и мотор:
«Крылья Икар
в скалы низверг>*,
чтоб воздух-река
тек в Кенигсберг>*.
От чертежных дел
седел Леонардо>*,
чтоб я
     летел,
куда мне надо.
Калечился Уточкин>*,
чтоб близко-близко,
от солнца на чуточку,
парить над Двинском>*.
Рекорд в рекорд
вбивал Горро́>*,
чтобы я
     вот —
этой тучей-горой.
Коптел
     над «Гномом>*»
Юнкерс>* и Дукс>*,
чтоб спорил
     с громом
моторов стук».
Что же —
     для того
         конец крылам Ика́риным,