Стихотворения и пьесы, 1917-1921 | страница 31



          ни оттенков,
              ничего нет —
кроме
цвета, красящего в белый цвет,
и красного,
       кровавящего цветом крови.
Багровое все становилось багро́вей.
Белое все белей и белее.
Иван
   через царства
         шагает по крови,
над миром справляя огней юбилеи.
Выходит, что крепости строили даром.
Заткнитесь, болтливые пушки!
             Баста!
Над неприступным прошел Гибралтаром.
И мир
   океаном Ивану распластан.
(А в Чикаго
    на пляже
         выводок шлюх
беснованием моря встревожен.
Погоняет время за слухом слух,
отпустив небылицам вожжи.)
Какой адмирал
         в просторе намытом
так пути океанские выучит?!
Идет,
   начиненный людей динамитом.
Идет,
   всемирной злобою взрывчат.
В четыре стороны расплылось
             тихоокеанское лоно.
Иван
   без карт,
         без компасной стрелки
шел
       и видел цель неуклонно,
как будто
    не с моря смотрел,
             а с тарелки.
(А в Чикаго
      до Вильсона
            докатился вал,
брошенный Ивановой ходьбою.
Он боксеров,
      стрелков,
          фехтовальщиков сзывал,
чтобы силу наяривать к бою.)
Вот та́к открыватели,
         так Колумбы
сияли,
   когда
      Ивану
         до носа —
как будто
    с тысячезапахой клумбы —
земли приближавшейся запах донесся.
(А в Чикаго
       боксеров
         распирает труд.
Положили Вильсона наземь
и…
     ну тереть!
      Натирают,
          трут,
растирают силовыми мазями.)
Сверльнуло глаза́ маяка одноглазье —
и вот
   в мозги,
       в глаза,
             в рот,
из всех океанских щелей вылазя,
Америка так и прет и прет.
Взбиралась с разбега верфь на верфь.
На виадук взлетал виадук.
Дымище такой,
      что, в черта уверовав,
идешь, убежденный,
         что ты в аду.
(Где Вильсона дряблость?
             Сдули!
Смолодел на сорок годов.
Животами мышцы вздулись.
Ощупали.
        Есть.
         Готов.)
Доходит,
   пеной волну опеня,
      гигантам домам за крыши замча,
на берег выходит Иван
         в Америке,
            сухенький,
                даже ног не замоча.
(Положили Вильсону последний заклеп
на его механический доспех,
шлем ему бронированный возвели на лоб,
и к Ивану он гонит спех.)
Чикагцы
      себя
      не любят
             в тесных улицах пло́щить.
И без того
    в Чикаго
          площади самые лучшие.
Но даже
   для чикагцев непомерная
                  площадь
была приготовлена для этого случая.
Люди,
   место схватки орамив,
пускай непомерное! —
             сузили в узел.
С одной стороны —
         с горностаем,
               с бобрами,
с другой —