— Ты сбил собаку родителей своей девушки «маленьким трактором»?
— Нет. Ну, да. Но ты мне все-таки скажи, как называется маленький трактор?
— Боюсь, никак не называется. Что на нем делают?
— Стригут траву.
— А! Газонокосилка.
Вольф посмотрел на меня как на дурочку.
— Газонокосилку я знаю, — сказал он. — Ее нужно толкать. А на этой штуке надо сидеть.
— А, понятно. То есть это такая газонокосилка, на которой сидят. О, господи. Как же такие штуки называются? — Я ненадолго задумалась. — Думаю, это просто газонокосилки, на которых сидят. А как родители Кэтрин это называли?
— По-моему, они называли это «косилка». Но я был уверен, что есть какой-то другой термин.
— Боюсь, что все-таки нет. Ну, и что же ты делал на косилке?
— Отец, мистер Дикерсон, загнал ее в такое место, откуда не развернуться, и хотел, чтобы «большой сильный парень» вырулил на ней на середину двора.
Я засмеялась от мысли, что кому-то пришло в голову назвать Вольфганга «большим сильным парнем». Ему ни одно из этих трех слов не подходит.
— Да уж, — обиделся он. — Очень смешно.
— Извини! Ну, и что у Кэтрин за семья?
— Богатая. Торгуют коврами.
— А с Кэтрин что-нибудь светит?
— Мне? — Он пожал плечами. — Кто знает?
Вольф встал и взял с полки бутылку сливовицы. Налил себе большой стакан, предложил налить и мне, но я отказалась.
— Ну, — сказал он, усевшись обратно за стол. — А как поживает твое проклятие?
— Мм… Ты умеешь хранить секреты?
— Ты же знаешь, что умею. И к тому же я уже говорил тебе, что мне наплевать, если я стану еще более проклят, чем был.
— Не думаю, что ты станешь проклят просто от того, что я тебе об этом расскажу.
— Так что же это? Какая-то вещь?
— Книга.
— А, горе от ума, понимаю!
— Да нет, тут дело не в этом, — сказала я. — Это роман. Думаю, проклятие — это всего лишь предрассудок. Но книга очень редкая и, вероятно, очень ценная — хотя мой экземпляр испорчен и, боюсь, уже ничего не стоит.
— Ты купила ее в пятницу?
— Да. Практически на все оставшиеся деньги.
— Что — такая уж прямо редкая книга?
— Очень редкая. — Я рассказала Вольфу о том, что во всем мире не осталось экземпляров «Наваждении» — если не считать того, который хранится в немецком банковском хранилище. — Иметь такую книгу у себя дома все равно удивительно — даже если она испорчена. Ее написал тот автор, о котором я пишу диссертацию, — Томас Люмас. Возможно, я единственный человек в мире, который напишет работу о самой книге, а не о загадках, которые ее окружают. Да ее и читали-то за целый век, кроме меня, наверное, только несколько человек.
