Я рассказываю тебе все так, как это происходило в действительности, и, пока рассказываю, мне самой многое становится ясным. А главное — мне теперь ничего не надо вспоминать, ведь все, о чем я тебе рассказываю, живо во мне, стоит перед глазами, будто случилось минуту назад.
Так вот, Слим болтает обо всем, только не о том, что я хотела его прикончить. Понимаешь?
Мне было жутко не по себе. Даже в желудке что-то покалывало.
«Странно все-таки…» — говорит он и замолкает. Я жду. Думаю, чтó он мне преподнесет. Краем глаза наблюдаю за ним. Он и не думает притворяться. Нет, он совершенно не о том думает. Если бы я могла, я бы просто вырвала у него слова из горла.
Я говорю:
«А что странного-то?»
Он отвечает:
«Да все! Все, что происходит…»
«Я не нахожу, — возражаю. — Скорее наоборот».
В конце концов он замечает, что меня что-то угнетает. Потому что через некоторое время спрашивает меня:
«О чем ты думаешь, Арфия?»
Я вздрагиваю. Просто не знаю даже, что ему и ответить.
«Да ни о чем, — говорю. — Ни о чем».
Ну что говорить-то тому, кого еще ночью хотела укокошить и кто теперь вот сидит с тобой и болтает приветливо? Но, раз уж я начала тебе все это рассказывать, надо договаривать все — до конца. А ты послушай меня, друг Родван.
«Странно все-таки», — повторяет Слим.
«Не вижу ничего странного, Слим», — говорю.
Он оглядывается. Не знаю, что он ищет. Он что-то высматривает по сторонам, и погасшие глаза его с воспаленными веками постоянно моргают от ветра.
Я смотрю туда, куда смотрит он. Может быть, он просто старается вспомнить о чем-то.
Он говорит:
«Вроде бы все у тебя есть, и дышать можно, и места много…»
«Ну и что? — спрашиваю. — Чем ты недоволен?»
Он продолжает:
«И дышать можно, и места сколько хочешь, а тебе все не по себе! Да! Не по себе!»
Ну вот и вся пакость, которую я ждала от него. А я, как дура, его еще спрашиваю, как будто не поняла его:
«Тебе плохо, Слим?»
«Да нет же! Я вовсе не об этом! Ничего подобного даже и не подумал бы никогда! Просто я хочу сказать, что и места вокруг, и воздуха сколько душе угодно, а чувствуешь себя как в ловушке, больше, чем в тюрьме! Я бы хотел…»
«…остаться в тени, ты этого хочешь?»
«Нет, я не то хочу сказать. Все это из-за горы, Арфия! Из-за этой проклятой горы!»
«А что эта гора тебе сделала? Ну что? — спрашиваю. — Чего тебе далась эта гора?»
«Это все из-за нее! Это она нас держит, как в тюрьме! Ты что, не видишь? Она нас доконает, Арфия!»
«Не надо об этом больше думать!»
