Точно, это кричал Слим. Его был голос, если это можно было назвать голосом. Во всяком случае, это уже был не его настойчивый голос. Горло отказывалось издавать звуки. Они застревали внутри, как в трубе, усыпанной колотым стеклом. А Слим продолжал:
«Слышите меня или нет?»
В голосе его что-то скрипело. Я подумала: он больше не может. Ах, больше не может? Черта с два! Пусть сотрет в кровь свои ноги! До самых коленок! Не останавливаться же из-за него?! Чтоб ему кости ног впились в живот и выпустили наружу кишки!
Басел стал увещевать его:
«Скоро уж… Черт бы побрал все!.. Рассвет! Потерпи! Солнце вот-вот встанет… Давай-давай, еще немного!..»
Его голос тоже сел, ушел куда-то вовнутрь. Да ты слушаешь меня?
Басел говорит:
«Черт бы побрал все!»
Родван уже устал от ее рассказа, но она продолжала:
— Он говорит: «Черт бы побрал все! Давай потерпи еще немного!»
А Слим как завопит:
«Мой труп уже остынет, пока взойдет это солнце!»
И вправду, мы все уже просто кончались, ночь, казалось, въелась в нашу шкуру, просочилась в нас. Внутри все застыло.
Немиш начал ругаться:
«Заткни свою глотку, эй ты! Заткни ее, а то на луне услышат».
Слим не мог:
«Я подыхаю от холода, понятно?»
«Ну конечно, понятно! Как не понять, — говорю. — Только чем это может помочь, если ты и дальше будешь хрипеть?»
«На исходе ночи всем становится плохо», — ворчит Басел.
А Слим все свое:
«Я уже окоченел, у меня все внутри заледенело, я не могу двигать своими лапами, у меня не поднимаются руки, не вертится голова…»
Немиш не выдержал:
«Ну, хватит, а то живо получишь в морду!»
«Скоро встанет солнце, — говорит Басел, прочищая горло, — Недолго осталось».
«Ночь! Холод! Колючки изодрали все ноги! — не унимается Слим. В глотке у него все хрипело. Он закричал от боли: — А-а! А-а!» — Потом умолк.
Мы продолжали свой путь, ничего уже не соображая. Тут я говорю:
«Вон Вороний Пик».
«Чего?» — спрашивает Немиш.
«Вороний Пик… Я его вижу».
Басел трясет меня за плечи:
«Арфия! Я преклоняюсь перед тобой! Ты просто молодец!»
Меня разбирает смех. Он тоже гогочет. Я слушаю его хохот, и вдруг до меня доносится звук словно упавшего на землю тяжелого мешка — плюх!
«Могу поспорить, это Слим, — говорю. — Это может быть только Слим».
Это действительно он. Вдруг упал. Все остановились. Немиш спрашивает:
«Где он?»
«Кто это „он“?» — говорю.
«Да твой Вороний Пик!» — отвечает Немиш.
«Вон там, видишь эту черную массу? Она чернее, чем все остальные. Или не видишь?»
Я его тяну к себе. Холод ободрал нам глотки, приходится разговаривать будто с раной в голосе, лезвием бритвы застрявшей внутри.
