– Одиссей.
Неясные фигуры обступили меня – уродливые, застывшие, цвета потемневшей кости, покрытые пленкой теплой жидкости, которая плескалась и булькала, утекая от меня. Тело Бергоссиана начинало биться в каком-то припадке.
За спиной я услышал шипение Нейла:
– Выбирайтесь из него. Босс, выбирайтесь из него к чертям!
Я понял, что не могу. Меня несло вперед. Вокруг раскинулся залитый неясным светом пейзаж измученного, изувеченного сознания Одиссея. На какое-то мгновение все происходящее показалось мне почти смешным. Теперь я восседал не в своем суспензорном модуле, а в старинном инвалидном кресле, которое, набирая скорость, катилось вниз с откоса, а я не мог ни затормозить, ни остановиться.
– Одиссей. Отпусти меня.
Бергоссиан метался, бился головой, молотил о пол пятками и локтями. Затем раздался крик, но я уже не мог сказать, кричал ли это реальный Бергоссиан или это был какой-то пронзительный заупокойный плач, разносящийся над опаленной землей его ментального пейзажа.
Я все глубже погружался в него и никак не мог остановиться. Передо мной раскинулась обширная пустошь, засыпанная гагатовым пеплом и обломками какой-то почерневшей материи, искривленной, вздутой, рассыпающейся, потрескавшейся. По выгнутому куполу неба стремительно проносились рваные облака. Солнце, красное, как налитый кровью глаз, вскарабкалось по мелькающим небесам и снова зашло за один-единственный вздох.
Завывающий звук стал громче. Черный изломанный ландшафт рассекала смердящая пропасть. Яма, заполненная черепами. Миллиарды человеческих черепов, каждый из которых окрашивался эхом собственного предсмертного крика. Передо мной из затвердевшей ночи поднимались разрушенные здания: башни, шпили и циклопические цитадели. Сожженный город. Убитый улей. Это был Петрополис? Это было грядущее?
Я рухнул между огромными башнями и увидел их бесчисленные окна, ряд над рядом, ярус над ярусом – темные окна, напоминающие пустые глазницы, помутневшие от невообразимых эпох, проведенных во всепоглощающей темноте.
И тогда я остановился. Завывание смолкло. Я был одинок среди этого безмолвия, вокруг меня вздымались руины, а воздух наполняли зола и запах разложения. Под ногами поблескивало битое стекло и…
Под ногами.
Под ногами.
Я пошатнулся. Я стоял. Я был целым. Ступни, ноги, тело, руки, пальцы…
Я посмотрел вниз. Посмотрел живыми глазами, а не фоторецепторами. Потрескавшаяся черная почва под моими босыми ногами была усеяна осколками битого стекла. В них, словно в разбросанной кем-то мозаике, отражалось мое совершенство.
