Пока пять членов Комитета рассматривали строчки символов, была тишина, а потом Пирени уселся в кресло и неуверенно откашлялся.
— Так какой же выход вы видите, доктор Пирени? — спросил Хардин.
— Кажется, никакого.
— Прекрасно.
Хардин сложил листки.
— А теперь вы видите перед собой копию договора между Империей и Анакреоном, договора, между прочим, подписанного по поручению Императора лордом Дорвином, который был здесь на прошлой неделе. Рядом с договором вы можете видеть его символический знак.
Договор заключал в себя пять страниц мелкого шрифта, а анализ был написан всего на полстраницы.
— Как вы видите, господа, примерно около девяноста процентов выпало из анализа, как полная бессмыслица, а все важное можно описать весьма интересным способом: «Обязательства Анакреона по отношению к Империи: никаких! Власть Империи над Анакреоном: никакой!»
И вновь все пятеро внимательно следили за договором, тщательно сверяясь с доводами, и когда они оторвались от бумаг, Пирени обеспокоенно заявил:
— Кажется, все верно.
— В таком случае вы признаете, что договор этот не больше и не меньше, как декларация полной независимости Анакреона и признание этого статуса Императором?
— Кажется, да.
— И вы думаете, что Анакреон не понимает этого и не хочет усилить свою позицию независимости — так что естественно стремится не обращать внимания, ни малейшего на намек, что им может чем-то грозить Империя? В особенности, если вполне очевидно, что Империя беспомощна и не может выполнить ни одну из своих угроз, так как в противном случае им никогда бы не была предоставлена независимость.
— Но тогда, — перебил его Сатт, — как мэр Хардин относится к утверждениям лорда Дорвина в том, что Империя окажет нам поддержку? Его гарантии были… — он пожал плечами. — они были удовлетворительными.
Хардин откинулся на спинку кресла.
— Вы знаете, это самое интересное из того, что только происходит. Я признаюсь, когда увидел его светлость, я решил, что он самый настоящий глупый осел, но в конце концов выяснилось, что он — законченный дипломат и исключительно умен. Я взял на себя смелость записать на пленку все его утверждения.
Раздались протестующие крики, и Пирени в ужасе открыл рот.
— Что здесь такого? — требовательно спросил Хардин. — Да, конечно, нарушение правил гостеприимства и вообще то, чего не сделал бы ни один порядочный джентльмен. К тому же, если бы его светлость поймал меня за руку, это было бы не очень приятно, но ведь все обошлось, а пленка у меня. Я записал его, переписал на бумагу, потом так же послал Холку на анализ.
