Он отвечал, что ничего не знает. Он не получал никаких тайных инструкций. Он ученый и математик. Он совершенно не интересуется политикой.
В конце концов вежливый инквизитор сказал:
— Так когда же будет разрушен Трантор?
Гаал запнулся.
— Моих знаний недостаточно, чтобы ответить на этот вопрос.
— А кто может на него ответить?
— Как я могу отвечать за других?
Гаал весь взмок, ему было жарко.
— Скажите, вам говорил кто-нибудь о возможности такого разрушения и о том, когда это должно произойти? — спросил следователь. И когда молодой человек заколебался, он добавил: — Учтите, доктор, за вами следили. Мы были на космодроме, когда вы прибыли, на обсервационной башне, когда вы ждали своего свидания, и, конечно, нам ничего не стоило подслушать вашу беседу с доктором Сэлдоном.
— В таком случае вы знаете его взгляды на существующую проблему, — ответил Гаал.
— Возможно. Но нам бы хотелось услышать это от вас.
— Сэлдон придерживается мнения, что Трантор будет разрушен в течении пяти веков.
— Он доказал это… гм… математически?
— Да.
— И вы подтверждаете что его предпосылки верны?
— Если доктор Сэлдон так считает, то они верны.
— Ну что ж. Вопросов больше у меня к вам нет, но я вас задержу. Это все.
— Подождите я имею право на защитника. Я настаиваю на своих правах, как имперский гражданин.
— Вам никто в них не отказывает.
И защитник не заставил долго ждать.
Человек, вошедший в комнату, был высок и лицо его было таким узким, что, казалось, состояло из одних вертикальных линий, не оставляя место улыбки.
Гаал поднял глаза. Он чувствовал себя разбитым и усталым. Произошло столько событий, а он не пробыл на Транторе еще и тридцати часов.
— Меня зовут Лорс Аваким, — сказал человек. — Доктор Сэлдон направил меня защищать вас.
— Вот как? Тогда послушайте. Я требую немедленной передачи апелляции Императору. Меня задержали безо всякой на то причины. Я не виновен ни в чем. НИ В ЧЕМ! — он взмахнул руками. — Вы немедленно должны сделать так, чтобы дело было доложено Императору.
Пока он говорил, Аваким медленно и тщательно выгружал на пол какие-то вещи. Если бы Гаал не был бы так занят своим негодованием, он узнал бы в этих предметах металлические листы протоколов и карманный магнитофон.
Не обращая никакого внимания на негодование Гаал, Аваким наконец посмотрел на него.
— Комитет, вне всякого сомнения, попытается подслушать нашу беседу, — сказал он.
— Это незаконно, но тем не менее они попытаются это сделать.
Гаал скрипнул зубами.
